Увлеченный работой, он остро чувствовал нехватку времени. Институт поглощал весь день, для "идей" оставались крохи. Он взял отпуск, заперся дома, никого не принимал и часто даже не отвечал на телефонные звонки, заставляя "беседовать" своего неутомимого автоматического секретаря. Смена дня и ночи потеряла для Тунгусова всякий смысл. Он ложился спать, когда чувствовал, что веки смыкаются независимо от его воли, а голова полна тумана и усталости. Через шесть-семь часов он уже пробуждался, вскакивал и, если в этот момент не стояла глубокая ночь, в какой-то степени приобщался к внешнему миру.
Медленно открывалась дверь, и "внешний мир" этот в образе соседки тети Паши, добрейшего существа, неопределенно солидного возраста, как бы вливался в комнату. Нагруженная посудой, она входила, пятясь задом и потом неторопливо поворачиваясь перед аккуратно закрытой дверью.
Смешное и трогательное это было существо. Маленького росточка, но объемистая, вся какая-то бесформенная и мягкая, обвязанная теплыми платками, всегда в валенках, она, однако, деятельно выполняла массу всяких общеквартирных функций, и жильцы единодушно считали ее "главной хозяйкой"
Тунгусов шутливо называл тетю Пашу "кормилицей", потому что ей он доверил заботу о своем питании. Это был мудрый шаг, предпринятый, если внимательно разобраться, не столько Тунгусовым, сколько самой тетей Пашей, и при том из самых альтруистических побуждений. Она с таким вниманием и любовью исполняла свои обязанности, словно заботилась о родном ей человеке. И кто знает, что сталось бы с Николаем, если бы не прекратились его постоянные недоедания, сухомятка, случайные столовки. Вечно увлеченный своими идеями и работой, он никогда не вспоминал об еде, пока не чувствовал, что валится с ног от голода. Так он понемногу отвыкал есть, заметно худел, слабел, и только настойчивое вмешательство тети Паши вернуло ему природную крепость
Впрочем, не одной только заботой о питании ограничивалась роль тети Паши в жизни Тунгусова. У нее не было семьи: муж и сын погибли в гражданскую войну. Заботливость, нежность годами лежали глубоко под спудом, не находили выхода. Николай тоже был один. На него и устремился теплый поток материнской любви Прасковьи Гавриловны,
Любовь эта была проста, как проста была и сама тетя Паша Она следила за его бельем, стирала, штопала, иногда и покупала сама, что находила нужным, из денег, которые давал ей на хозяйство Тунгусов; он же никогда не спрашивал отчета и чувствовал бесконечную благодарность к "кормилице" за освобождение его от всех этих неприятных забот.
Одного только не могла осилить тетя Паша: заставить Тунгусова вовремя ложиться спать. Услышав из кухни, что он после сна встал и умылся, она быстро собирала завтрак или обед, смотря по времени, и входила к нему, стараясь казаться мрачной и недовольной.
- Доброе утро, тетя Паша! - встречал ее Тунгусов, торопливо заканчивая свой несложный туалет.
Она ворчала в ответ мягким баском:
- Утро, утро... Опять ночь не спал?
- Не спал, тетя Паша, работал.
- Ну это что! Разве так работают? Ты, Николай Арсентьевич, только свое здоровье губишь. Посмотри на себя: зеленый стал. Это что! Сидишь целыми сутками взаперти, воздух гадкий, накурил, воняет... Ну? Разве можно? Другие вон тоже работают: и погуляют и физкультурой займутся...
- У меня, тетя Паша, мозги теперь физкультурой занимаются!
- Мозги! Это что! Вот и видно, что мозги у тебя неладные, милый. Ешь, садись, остынет...
Теоретические изыскания между тем подходили к концу. Расчеты и формулы сначала в воображении Тунгусова, а потом и в действительности приобретали очертания и формы деталей заветного генератора.
Некоторые из них ему по знакомству изготовляли на заводах, в научных учреждениях, где Тунгусову, как консультанту от института, приходилось с неизменным блеском совершенствовать устаревшую технику. Но большую часть этих деталей он делал сам у себя в комнате, совсем уже превратившейся в какую-то фантастическую лабораторию средневекового алхимика. Тут же, в тигельках, ретортах, колбах, плавились, очищались, выпадали в растворах осадками и кристаллами чистые элементы - будущие модуляторы несущей волны главного излучателя.
Основной источник излучения этого генератора имел вид баллона из кварцевого стекла с причудливо торчащими из него рогами отводов, через которые входили внутрь электроды. Внизу, в двух углублениях толстого дна, свинец, металл, не все тайны которого раскрыты наукой. Он один способен задерживать любые виды электромагнитного излучения; даже рентгеновы и гамма-лучи радия не могут пройти через свинец. В менделеевском ряду свинец занимает особое место; это последний из устойчивых элементов, не подверженных распаду. Все элементы с большим, чем у свинца, атомным весом радиоактивны: они непрерывно разлагаются на составляющие их невидимые частицы и исчезают в течение более или менее продолжительного срока. И ничто не может остановить этого распада.
Электронный поток из верхней части баллона падает вниз на свинец, нагревает его, плавит. Свинец кипит, наполняет баллон своими парами, которые сгущаются у охлажденных стенок и мелкими тяжелыми капельками сбегают по стеклу. Электроны с космической скоростью несутся сквозь пространство баллона, сталкиваются с атомами свинца, сбивают, сотрясают их атомные системы. Призрачный, сероватый свет выдает эти неслышные катастрофы. И вместе с ним через кварц свободно выходят волны - лучи, которые улавливаются окружающей баллон электрооптической системой и собираются в один невидимый поток.
Николай нашел способ менять волновой состав этого потока. Законы гармонических колебаний и модуляций помогли ему укротить упрямые "свинцовые" частоты, подчинив их ритму естественных излучений химических элементов. Так он получил возможность превращать луч генератора в луч любого металла, любого химического элемента.
Вот в этот-то напряженнейший момент исканий, оказалось, что некоторые детали оптической системы, заказанные в мастерской института, сделаны неудачно. Тунгусов отнес их обратно, но мастерская уже была занята очередной срочной работой. Приходилось ждать. Без этой оптики двигаться дальше было нельзя.