— Как он? — Люка посерьёзнел.
— Всё так же. Сидит, смотрит на море. Не ест ничего.
— Мы думаем, капитан — того. То есть — совсем.
— Решил, будто построит корабль и пойдёт обратно на Гакан. С товаром и гостинцами. Решил, что Ален ждёт его в порту…
Люка оставил их с туземцем и подошёл к Годишу.
— Капитан?
Тот никак не реагировал. Только продолжал гладить чёрные высохшие обрубки кистей и вглядываться в горизонт.
Люка присел на корточки и заглянул в его глаза. Словно выцветшие, но как никогда ясные. Годиш усмехнулся и продолжил смотреть сквозь него.
— Мы будем жить. Он очень бы этого хотел, Матео…
Люка было взял его за руки, но Годиш закричал и с нечеловеческой силой набросился на Люку и повалил на землю.
Когда Годиша наконец оттащили, Жирар нехотя проговорил:
— Руки не трогай. Его нельзя трогать за руки. Ни за его собственные, ни за те, другие.
— Мы пытались их забрать, но капитан…
— Они ему, в общем, важны.
— Ну и пошли бы со мной, раз он такой, — Люка обиженно рассматривал порванную тунику.
— И бросить его здесь.?
— Он нам не мешает. Нам и втроём хорошо.
Люка отметил про себя, что Жирар боится быть отстраненным от опеки над капитаном.
Октай подул на Годиша, потом что-то скороговоркой сказал.
— Октай говорит, Годиша нужно лечить, его тело не сможет быть долго в таком состоянии.
— Чем же он, по-твоему, болен?
— Октай говорит, душа капитана осталась в лапах Морского Дьявола, и если её не вернуть, тело не вынесет разлуки и умрёт.
Вечерело. С моря на берег наползал вязкий неуютный туман.
Этьен смастерил подобие вертела, разделал мясо, и, капая жиром, принесенная Люкой туша начала распространять сказочный аромат по побережью.
Капитан, как впрочем и всегда к ночи, пришёл в возбуждение, выкрикивал нечленораздельные звуки и раскачивался. Туземец жался к огню и внимательно наблюдал за направлением взгляда Годиша и что-то бормотал, качая головой.
Они не знали, что каждую ночь из воды появлялся сам Морской Дьявол, окружённый сонмом прихвостней, выходил, чтобы рвать Годишу сердце, задавать страшные вопросы, предъявлять каждого погибшего. Вот и сейчас из проступавших неясных очертаний в тумане показался его высокий грозный силуэт. Перед ним сквозняком пронеслись белоглазые демоны и спрятались в тенях, пляшущих у костра. Один, особенно подвижный и шкодливый, прыгнул в огонь и обдал собравшихся снопом горящих углей. Пока моряки хлопали себя по одежде и кляли сырые хвойные дрова, Морской Дьявол подсел к Годишу и положил голову ему на плечо.
— Скажи, Матео, — прошептали узкие чёрные губы. — Ответь Мне, где был твой бог, когда вы, ничтожные жалкие мураши, вопили и так хотели жить, что дышали водой?
— Заткнись!
— Это же Я подбадривал Алена и шептал ему: «Борись!», и в то же время Я унимал дрожь в крепких руках Жирара, когда он держал его…
— Перестань!!!
— Именно Я убедил Люку, что его жизнь ценнее жизни Алена, и Я прикрывал глаза Этьену, когда он сворачивал…
— Пошёл вон!!!
— Теперь Я навсегда с тобой, Матео. Теперь Я буду твоим Аленом…
Годиш попытался оттолкнуть Морского Дьявола, но не смог. Он закрыл было руками уши, но многооктавный рёв проклятого голоса словно шёл изнутри его самого.
— Тебе недолго осталось. Я никуда не спешу. Вот только умри — и Я заключу тебя в Свои объятия. Навеки. Знаешь, сколько длится Моя Вечность?
— Да! Я виноват! Я знаю, что ты могуч! Но я тебя не боюсь! Ни тебя, ни твоих демонов, ты понял?!..
Язык не слушался капитана, и из его глотки выскакивало только надсадное клокотание.
Глаза Жирара покраснели, и если бы не чёрные следы углей, попавших в лицо, можно было бы подумать, что он плакал. Он похлопал по спине Годиша и сдул с него пепел.
— Чутка посидим и пойдём в дом, капитан. Что-то зябкий сегодня туман.
— А вообще какие они? — спросил Этьен и покосился на Октая.
— Кто? Дикари? Да безобидные. Плачут и смеются, молятся огню, воде, траве, небу и всему, что видят. Как Жирар — Озарённому.
— Да пошёл ты! — закатил глаза Жирар.
— …и у них нет рабов. Дикари, одним словом.
Годиш нервно поглядывал на собравшихся вокруг костра. Похоже, он не единственный, кому портили жизнь пришедшие с моря чудища. Туземец не сводил глаз с копошащейся вокруг нечисти и что-то шептал, целуя повешенную на шнурке ракушку. Когда их взгляды пересеклись, они едва заметно кивнули друг другу.
Без особой радости и под настырные уговоры Люки моряки перебрались в деревню, построив на окраине для себя и капитана лачугу. При всём своем дружелюбии моряки держались особняком и старались не разлучаться. Кроме Люки, который вовсю знался с дикарями и жил в одной из хижин с низкорослой улыбчивой туземкой.
Пытаясь хоть как-то расшевелить капитана, Этьен решил подыграть его безумной идее о возвращении на Гакан и принялся править одну из рыбацких лодок туземцев, пытаясь сделать её пригодной для многомесячного плавания. Работал честно и на совесть, но не спешил, втайне надеясь, что наваждение отпустит капитана задолго до того, как работа будет завершена.
Годиш бродил по деревне и скользил расфокусированным взглядом по обитателям. Вот коротконогие скуластые женщины разделывали мохнатую лесную свинью. Мальчишки с не по-детски серьёзными лицами строгали острые палки. Старухи грели на солнце озябшие тела. Откуда-то доносилась тягучая песня.
Туземцы, похоже, тоже чуяли приходящее по ночам зло, и было странно, что ни Люка, ни Этьен, ни даже религиозный Жирар ничего не замечали. Годиш не подавал виду, что видит озабоченные взгляды и тревожные интонации, проскакивающие в лепете Октая.
…они осквернили Алена. Он, Годиш, лично осквернил его там, на плоту, и теперь стал проклят собственной же скверной.
Когда капитан понял, что в Серене его никто не ждёт, то решил, что будет искать себе смерти. Он хотел только одного — умереть, чтобы острая жалость остатков команды не унижала его ещё больше. Но за ним неотступно следовали Жирар с Этьеном и ничего подобного не допускали, как бы он ни пытался разбить голову о камни или ложился лицом вниз в волну. Он был слишком слаб, и моряки неизменно останавливали его, вытаскивали его исхудавшее тело из воды. И конечно же, в его воспалённом сознании появлялось всё больше вопросов к Озарённому, как бы далеко они ни были друг от друга.
Пока наконец он не решил встретить молнию. Годиш торжествовал, едва в его голову пришло это решение. Он почти злорадно ждал очередную грозу и планировал смерть.
Вездесущие демоны дразнили, то приближались, то отступали, алчно сверкая глазами, и смотрели на падающие с крыши, под которой спали Жирар и Этьен, листья.
В ту роковую ночь, когда Годиш покинул деревню, по обыкновению никому и ничего не сказав, темнота казалась особенно непроглядной. Но Этьена мучили духота и кошмары, и, едва услышав шарканье капитана, он тут же растолкал Жирара и остальных. И Октая — прежде всего.