Тут-то и произошло то первое событие, заставившее меня впоследствии изменить все взгляды на мою прежнюю жизнь.
Странное было ощущение. Непонятное. Блики отсветов на сиденьях; подпрыгивающие на ухабах тени моих попутчиков, сидящих впереди. Казалось, они тоже уснули, положив головы друг другу на плечи. И только свет впереди от фар, бегущий по пунктирной полосе дороги, и только силуэт склонившегося над рулём водителя в зеленоватом ореоле светящихся лампочек, и только зыбкие тени по углам салона. Я зевнул. Вот и первая остановка.
Было пять часов утра.
Тёмный комбинат в предрассветных сумерках уходил своими трубами далеко в поля и растворялся в клубящемся над землёй тумане, оставляя напоказ только свой мрачный фасад с центральным входом – как раз напротив моего окошка. Что-то необычное показалось мне в этом громоздком сооружении из стекла и бетона. Над козырьком проходных турникетов висел красный широкий, во всю длину, транспарант с лозунгом: «ВПЕРЁД К ПОБЕДЕ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ТОВАРИЩИ!». Сбоку от входа, закрывая собой весь первый и второй этаж, располагалось огромное парусиновое полотно с изображением Леонида Ильича Брежнева при всех его регалиях. На ближайшей исполинской трубе, терявшейся в вышине тумана, яркой краской сверху вниз были выведены слова: «ДА ЗДРАВСТВУЕТ КПСС!», а на самой крыше трёхэтажного комбината размещались светящиеся в темноте буквы: «ТЕКСТИЛЬНЫЙ ЦЕХ – УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА».
И орден Ленина рядом.
Тут же, возле проходных, на аллейке стоял газетный киоск «Союзпечать», на крыше которого рдел в порывах несильного ветра красный флаг с серпом и молотом в верхнем левом углу. Чуть сбоку, почти впритык к киоску, стоял железный крашеный стенд, под стеклом которого угадывались приклеенные развёрнутые листы газет «Правда», «Известия», «Труд» и ещё какие-то.
Чудно, подумал я. Акция, что ли у них какая, посвящённая временам Советского Союза?
И не успел удивиться, как в салон вошли двое. Двери тут же закрылись, автобус тронулся.
Вошедшие, очевидно, были из ночной смены, уже переодевшиеся из робы в гражданскую одежду. Нормальные работяги, как мне показалось, едущие домой…
Если бы не одно но.
Одеты они были - как бы это по точнее выразиться – как раз в стиле восьмидесятых годов, что ли. У одного «петушок» вязаный на голове, другой держал спортивную сумку с надписью «Аэрофлот» - такую когда-то носил мой отец, и у обоих в руках были коробки конфет с нарисованным на крышках олимпийским мишкой, под которым красовался логотип Олимпиады – 80 с пятью переплетёнными кольцами внизу. Оба уселись позади стариков, молча, тихо, без эмоций и разговоров.
Помню, как я тогда пожал плечами: на кой бес мне это надо? Может, у людей корпоратив какой…
Странно всё это было.
Пора бы уже чуток светать. Но нет. Снова тени за окном, снова впереди бегущий свет фар. Тихая качка, скрип шин, и полный, всепоглощающий покой. Не заметил, как снова задремал. Следующая остановка где-то минут через сорок.
…Проснувшись от шипения открывающихся дверей, я протёр глаза и уставился в окно. Всё так же сумрачно и туманно. Здесь должен быть старый железнодорожный вокзал, который за давностью лет закрыли и перенесли ближе к центру города, но технически он ещё функционировал, принимая тепловозы, дрезины и мелкие платформы, гружённые углём, мазутом и прочим материалом. Вокзал должен быть…
Но его не было.
Вместо него стояла срубленная из дерева сторожка с двумя окнами без занавесок, покосившимся крыльцом и опущенным рядом шлагбаумом. К перилам крыльца была привязана лошадь, запряжённая в телегу, словно пёс на привязи. У ступенек валялось ржавое ведро, а чуть поодаль виднелся колодец с намотанной на барабан цепью, и совсем уже не к месту – старый допотопный семафор времён тридцатых годов прошлого века, который сейчас работал, указывая путь какому-то неведомому транспорту.
Паровозу? – подумал я.
А что: телега, колодец, семафор – как раз паровоз будет к месту.
Я снова протёр глаза, с сомнением ущипнул себя выше локтя, и уставился на входящих.
Зашли две женщины. Но это ещё полвопроса. Вторая половина вопроса состояла в том, что вошедшие были… крестьянками. В платках, передниках, в деревенских одеждах и с лукошками в руках – точно как в фильме «Кубанские казаки» или «Свинарка и пастух». Молчаливо прошли по салону и так же молча уселись позади молодой семьи. Автобус тронулся, и последнее что я успел заметить, это внушительный бюст Сталина, промелькнувший за окном, весь уложенный цветами, стоящий посреди искусственной лужайки сразу за сторожкой. Вскоре и он исчез за поворотом, слышно было только далёкое прощальное ржание лошадей.