Я успел едва на километр удалиться от села, до рассвета с полчаса осталось, уже светлая полоска появилась на горизонте, когда над селом стали взлетать осветительные ракеты и донеслась стрельба. Трупы часовых, по-видимому, обнаружили. Пусть их, а я катил все дальше и дальше. Удалился от села километров на пять, дальше двигаться смысла нет, увидят, поэтому нашел отличное место для дневки, провел маскировку, поел (бутерброды сделал, с салом, костерок бездымный, чай, и вот так в прикуску поужинал), ну и спать. Кстати, тут родник был, промыл волосы и наложил повязку, индивидуальные медпакеты у меня имелись, трофейных набрал. Завернулся в плащ-палатку и вскоре уснул.
Выспался отлично, никто не мешал, не обнаружил меня. Я на полкилометра от трассы ушел, чтобы шум моторов меня не беспокоил. Проснулся засветло. Умылся и, пока котелок вскипал (горячего хочу, похлебки сварю), я пробежался вокруг, обнаружив метрах в двухстах уткнувшийся в кусты «ишачок». Советский истребитель И-16. Кабина пуста, но тело летчика обнаружил по запаху, метрах в семидесяти. Полз туда раненый, пока не умер от ран. Дней шесть лежит, не меньше, я даже подойти не смог, вонь резала глаза, так что, вернувшись к самолету, стал его осматривать. Плоскости пулями побиты, в кабине пробоины, однако визуальный осмотр дал понять, что тот в порядке. Двигатель цел, баки не пустые, утечки нет. Вернувшись бегом к лагерю, я сготовил похлебку, поел с сухарями, чайком побаловался, после чего помыл посуду и, собравшись, вернулся к истребителю, став его уже вдумчиво изучать. Конечно, поляна где тот стоял, для посадки еще годилась, но вот для взлета коротковата. Я, конечно, изучал типы советских истребителей, но вот так на глаз не мог сказать, что это за тип «ишачка». Вооружен ШКАСами, боекомплект до конца не потрачен, где-то треть погибший летчик успел выпустить. Баки тоже не пусты, но, прикинув, взяв примерную дальность истребителя, я понял, что до своего аэродрома не долечу. Были бы полные баки, проблем бы не было, а тут точно не хватит.
Тут я услышал шум в кустах и, в длинном прыжке перейдя в перекат, крикнул, нацелив на кусты ствол пистолета:
– Выходи, или гранату кину!
– Товарищ лейтенант, я вас помню. Вы у нас ночным штурманом были.
– Куда ни плюнь одни знакомцы, – проворчал я. Правда встать не спешил, пока парень в летном комбинезоне и шлемофоне сам не вышел. Тот наганом был вооружен.
Я его не помнил, но он описал все по полку и убедил меня, что действительно там служит. Вполне может быть, все экипажи в лицо я просто не мог знать, экипаж борта, на котором летал, с трудом знал, а тут вообще из другой эскадрильи. Он вторые сутки в пути. Покормил его, ну и мы занялись самолетом. Это был наш шанс. До наступления темноты, я занимался истребителем, мы развернули его, с трудом подняли за хвост и, подрыв под шасси, смогли сделать это. Главное, машина встала в ту сторону, что нужно. Сержант пробежался по полю, несколько кочек срезал, потом проредил кустарник, надеюсь, хватит места для взлета. Я же так и занимался истребителем. После этого сидор и вещмешок убрал в техническое отверстие в фюзеляже за спинкой летчика. Очки летные достал из своего сидора, я их туда убрал. Вот шлемофон утерян, сержант одолжил. Ну и как стемнело, запустив мотор, пришлось сержанту винт крутить, самозапуск не работал, пока наконец тот не схватился, погонял его на разных оборотах, пробуя управление и осваиваясь в кабине, после чего помог сержанту сесть (чуть ли друг на друге не сидели), дал газу и стал удерживать тормоза. И когда хвост уже начал подниматься, подпрыгивая от потоков воздуха, отпустил тормоза и начал разгоняться. Не так быстро, как хотелось бы, но все же оторвался от поверхности поляны и, срубив винтом верхушку сосны, стал набирать высоту, поворачивая в сторону наших. Изредка я поглядывал назад, нет ли истребителей-«ночников», но пока все было в норме.
В одном месте, еще на подлете к передовой, я приметил два транспортных самолета. Наши, направлялись в тыл к немцам. Сближаться я не стал и на бреющем пересек передовую, углубляясь в тыл наших войск. Вот и аэродром бомберов, где ранее стоял полк, который был погублен командующим авиацией фронта. Садится я там не стал, пустое место, снова передислоцировались, но зато знал, что в тридцати километрах от них стоял истребительный авиаполк, нашел его, маскировка им не помогла, выпустил шасси и совершил посадку, подкатившись к стоянке, где находилось несколько истребителей. Кстати, тоже «ишачки» были. Мой прилет вызвал изрядный переполох, не ожидали что кто-то появится. Я отстегнул ремни, летел-то без парашюта, сообщил дежурному по полку, кто мы такие и откуда этот истребитель. Потом забрал свои вещи, истребитель я подарил этому полку, мол, не жалко, дальше быстро написал рапорт, меня осмотрел врач, смазал раны, сменил повязку на голове, наложил новую на грудь, страхующую, и меня определили в землянку, где уже спал сержант. Жаль я не знал, что будет дальше, иначе свалил бы с территории полка быстрее собственного визга.
Пробуждение было не самым приятным. Нас сержантом подняли двое бойцов с васильковыми петлицами. Подивившись тому что на территории части авиаторов находятся бойцы НКВД, я прихватил свой сидор, сержант – вещмешок от полицаев, и нас вывели наружу. Карабин я уже сдал, а вот пистолет эта группа забрала. Командовал ими сержант госбезопасности, лейтенант, если на армейские звания перевести. Он предъявил удостоверение сотрудника Главного управления Республиканского НКВД, что располагалось в Киеве, и сообщил, что мы в плену продались немцам, но он выведет нас на чистую воду. Дальше нам связали руки сзади и просто закинули в кузов ЗиСа, кузов открыт был. Кроме нас там семь бойцов было, и мы покатили прочь с территории аэродрома. Я охренел от той ситуации, что сложилась вокруг. Нет, я пытался подать слово, апеллируя к начальнику особого отдела полка, где мы находились, тот тут присутствовал, но даже бровью не повел, подписал сопроводительные документы и отправил нас прочь. Вот так и никак иначе.
Проехали мы километров двенадцать, свернули с дороги и выехали к высокому обрыву реки, что тут текла, если память меня не подводит, это Ирша. Нас сбросили с кузова, руки связаны сзади, и подвели к высокому обрыву, склон крут, метров десять лететь, и внизу плещется вода.
– Сейчас расстреливать будут, – спокойно сказал я.
Для меня это лишь очередной эпизод жизни, а вот сержанта откровенно было жаль, тот тут совсем ни при чем.
– За что нас, товарищ лейтенант?
– Да обычный подонок, упивающийся своей властью. Остановить некому, вот и творит, что хочет.
– Молчать, – приказал один из конвойных.
– Стройся, – стал командовать сержант. – Целься…
– Лучше уж вниз, – сказал я и сделал шаг назад.
– Стоять! – заорал сержант госбезопасности, и тут прогрохотал залп. И следом за мной прыгнул сержант-стрелок. Решил тоже попытать счастья.
Мы кубарем скатились по глинистому склону и врезались в воду. Вокруг закипела река от града пуль, пулеметчик из ДП поливал воду. Я же, нырнув до предела, работая ногами, неудобно в сапогах-то и со связанными руками, стал уплывать прочь. Однако от берега не удалялся. Стрельба, похоже, прекратилась, и, когда я вынырнул, чуть не померев от недостатка воздуха, то вынырнул у камышей, что разрослись дальше. Я их еще наверху рассмотрел, когда под прицелом винтовок стоял.
Камышами я старался не шевелить, видел, как бойцы в форме НКВД, не знаю настоящие или нет, сверху ищут меня взглядами. Однако стена камыша, если держаться к ней вплотную, укрывала. Так что, стараясь не поднимать муть сапогами, я стал уходить ниже по течению. При этом работал руками, пытаясь ослабить узел, но руки были связаны профессионально. А дальше повезло, когда я добрался до склонившейся над рекой ивой, обнаружил за ней обломки самолета, «мессера», судя по крестам. Там, подплыв к хвостовой части, развернулся к ней спиной, нащупав острую кромку, и стал перепиливать веревку. Она у меня за спиной была.