— Унесите, я не могу.
Сиделка вышла.
— Надо было измерить сначала температуру,— услышала Брике голос Керна, доносившийся из другой комнаты.— Неужели вы не знаете таких простых вещей? Я же говорил вам.
Вновь вошла сиделка и протянула Брике термометр.
Больная безропотно поставила термометр. И когда вынула его и взглянула, он показывал тридцать девять.
Сиделка записала температуру и уселась возле больной.
Брике, чтобы не видеть тупого и безучастного лица сиделки, повернула голову к стене. Даже этот незначительный поворот вызвал боль в ноге и внизу живота. Брике глухо застонала и закрыла глаза. Она подумала о Ларе: «Милый, когда я увижу его?..»
В девять часов вечера лихорадка усилилась, начался бред. Брике казалось, что она находится в каюте яхты. Волнение усиливается, яхту качает, и от этого в груди поднимается тошнотворный клубок и подступает к горлу... Ларе бросается на нее и душит. Она вскрикивает, мечется по кровати... Что-то влажное и холодное прикасается к ее лбу и сердцу. Кошмары исчезают.
Она видит себя на теннисной площадке вместе с Ларе. Сквозь легкую заградительную сетку синеет море. Солнце палит немилосердно, голова болит и кружится. «Если бы не так болела голова... Это ужасное солнце!.. Я не могу пропустить мяч...» — и она с напряжением следит за движениями Ларе, поднимающего ракетку для удара. «Плей!» — кричит Ларе, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем она успела ответить, бросает мяч. «Аут»,— громко отвечает Брике, радуясь ошибке Ларе...
— Продолжаете играть в теннис? — слышит она чей-то неприятный голос и открывает глаза. Перед нею, наклонившись, стоит Керн и держит ее за руку. Он считает пульс. Потом осматривает ее ногу и неодобрительно качает головой.
— Который час? — спрашивает Брике, с трудом ворочая языком.
— Второй час ночи. Вот что, милая попрыгунья, вам придется ампутировать ногу.
— Что это значит?
— Отрезать.
— Когда?
— Сейчас. Медлить больше нельзя ни одного часа, иначе начнется общее заражение.
Мысли Брике путаются. Она слышит голос Керна как во сне и с трудом понимает его слова.
— И высоко отрезать? — говорит она почти безучастно.
— Вот так,— Керн быстро проводит ребром ладони внизу живота. От этого жеста у Брике холодеет живот. Сознание ее все больше проясняется.
— Нет, нет, нет,— с ужасом говорит она.— Я не позволю! Я не хочу!
— Вы хотите умереть? — спокойно спрашивает Керн.
— Нет.
— Тогда выбирайте одно из двух.
— А как же Ларе? Ведь он меня любит...— лепечет Брике.— Я хочу жить и быть здоровой. А вы хотите отнять все... Вы страшный, я боюсь вас! Спасите! Спасите меня!..
Она уже вновь бредила, кричала и порывалась встать. Сиделка с трудом удерживала ее. Скоро на помощь был вызван Джон.
Тем временем Керн быстро работал в соседней комнате, приготовляясь к операции.
Ровно в два часа ночи Брике положили на операционный стол. Она пришла в себя и молча смотрела на Керна так, как смотрят на своего палача приговоренные к смерти.
— Пощадите,— наконец прошептала она.— Спасите...
Маска опустилась на ее лицо. Сиделка взялась за пульс.
Джон все плотнее прижимал маску. Брике потеряла сознание.
Она пришла в себя в кровати. Голова кружилась. Ее тошнило. Смутно вспомнила об операции и, несмотря на страшную слабость, приподняв голову, взглянула на ногу и тихо простонала. Нога была отрезана выше колена и туго забинтована. Керн сдержал слово: он сделал все, чтобы возможно меньше изуродовать тело Брике. Он пошел на риск и произвел ампутацию с таким расчетом, чтобы можно было сделать протез.
Весь день после операции Брике чувствовала себя удовлетворительно, хотя лихорадка не прекращалась, что очень озабочивало Керна. Он заходил к ней каждый час и осматривал ногу.
— Что же я теперь буду делать без ноги? — спрашивала его Брике.
— Не беспокойтесь, я вам сделаю новую ногу, лучше прежней,— успокаивал ее Керн.— Танцевать будете.— Но лицо его хмурилось: нога покраснела выше ампутированного места и опухла.
К вечеру жар усилился. Брике начала метаться, стонать и бредить.
В одиннадцать часов вечера температура поднялась до сорока и шести десятых.
Керн сердито выбранился: ему стало ясно, что началось общее заражение крови. Тогда, не думая о спасении тела Брике, Керн решил отвоевать у смерти хотя бы часть экспоната. «Если промыть ее кровеносные сосуды антисептическим, а затем физиологическим раствором и пустить свежую, здоровую кровь, голова будет жить».