Сасори улыбнулся. Он хорошо знал Темари, девчонку жёсткую, решительную и умную. Она выгодно отличалась от остальных девиц, выдающих себя за куноичи, и Сасори давно это оценил.
— Дурное предчувствие… — фыркнул он тихо. — Оно не возникло бы у тебя без веской причины, которую я и хотел бы знать.
Абстрактного «дурного предчувствия» было недостаточно, чтобы заставить Темари задать вопросы, которые она задала. Сасори продолжал на неё смотреть, давая понять, что не уйдёт без ответа, и, в конце концов, Темари зябко повела плечами, а окно отразило её помрачневшее лицо. Но губ она не разомкнула, и чай в руке Сасори уже начал остывать. Он нахмурился было, собираясь напомнить, как ненавидит ждать, когда дождался ответа:
— Казекаге изменился. У него… взгляд стал холоднее. Нет, даже не так, — встрепенулась Темари, ища слова получше. — Взгляд стал какой-то другой. Скользкий. Какого у Казекаге никогда не было и, как мне кажется, в принципе быть не может.
Сасори взял это на заметку: Темари — куноичи наблюдательная.
— Ясно. — Немного подумав, он добавил: — Хвалю за бдительность.
Повернув к нему голову, она усмехнулась — невесело и немного злобно.
— Так что мне делать, Сасори-сенсей?
— Выжидать, Темари. Выжидать, не навлекая на себя подозрений.
Осталось всего шесть лет. Состарить бумагу на шесть лет, измерить объём чакры настоящего свитка и пропитать точно таким же — фальшивые. Сасори сидел за столиком, опираясь о его поверхность локтями, но продолжая держать кисти рук на весу. Чакра холодным пламенем охватывала их от запястий до кончиков пальцев, спускалась к свиткам, точно водопад, и разливалась по ним, пропитывая собою насквозь. Маленькое пространство, где время мчалось вперёд, словно впервые — опаздывало.
Шипящий шелест техники, тонкий монотонный гул усыплял бы, в сочетании с многодневной-то усталостью, но спасала злость — и необходимость поддерживать технику. Сорвётся сейчас — придётся доставать новые свитки и делать всё с самого начала, а Сасори слишком не любил тратить зря время, чтобы теперь — расслабиться.
А ведь сегодня выпал такой же выходной, как день того разговора с Темари. Конечно, он и до этого заметил, что Раса порой стал вести себя… странно, так, как не повёл бы себя в нынешних условиях: проявилось это только в зале переговоров, когда Раса не явился, отправив вместо себя заместителя, а затем сделал так ещё несколько раз. Точно так же было и с самим Орочимару, только довольно короткое время, и многие, занятые делами военными и политическими, упустили это из виду.
Сасори не упустил.
Он делал то, что посоветовал тогда Темари — выжидал. Выжидал, не навлекая на себя подозрений. Наблюдал молча, растворяясь в неумолкающих голосах.
И тем более никто не понял, что короткая чехарда с отсутствием глав началась с пропажи Паука. Злосчастного кукловода, которого Сасори так никогда и не дождался.
Значит, был бой.
Значит, был труп.
Без ответа оставался самый главный вопрос: кто выжил?
Из всех шпионов Сасори ближе всех к Орочимару подобрался разве что Кабуто, но тот был сейчас далеко от Песка. Едва ли он владел ценным знанием, а рисковать лишний раз… Сасори предпочёл обойтись собственными силами. Он стал прислушиваться к голосу Четвёртого с предельной внимательностью, тщательно следил за его чакрой, её течением, собственным её восприятием, выкапывал из песков памяти привычки, прошедшие с Четвёртым через войну и кризис, сравнивал прошлый образ с нынешним, искал, есть ли разница, и в чём она, и когда возникла, и почему Сасори её так долго не замечал…
Просто смотрел каждый раз не туда.
Союз со Скрытой Деревней Звука стал окончательно решённым вопросом, когда Сасори рискнул и устроил Четвёртому Казекаге последнюю, ключевую проверку.
Пальцы дрогнули, чакра загудела сильнее, но Сасори быстро её течение выровнял.
— Я наведался к тебе домой, Сасори, но, к сожалению, не обнаружил хозяев. Зато нашёл это…
Орочимару просто-напросто знал, что искать. И выяснил он это не от Казекаге и не от своих шпионов, а — какая ирония — от самого Сасори.
— Дьявол… — выдохнул он, подавляя вспыхнувший гнев.
Сегодня Сасори наконец-то получит все ответы.
Ничего не объясняя, он зашёл в кабинет Четвёртого Казекаге, закрыл за собой дверь и стремительно приблизился к столу, за которым тот сидел. Он посмотрел на Сасори раздражённым взглядом — привычное в последнее время дело — и сдержанно поинтересовался, зачем он пожаловал. Сасори кивнул и, осмотрев лежавшие на столе бумаги, взял первый попавшийся чистый листок.
— Можно карандаш?
Казекаге хмыкнул, но просьбу выполнил, и Сасори черкнул на куске бумаги три линии иероглифа «три». Крутанул в пальцах карандаш, упёрся его тупым концом рядом с написанным кандзи, в ожидании поглядел на Казекаге. Тот сохранял невозмутимый вид, но удивление в его глазах, не совсем уместное, всё же мелькнуло.
Прождав минуту, Сасори уточнил:
— Так мне использовать его, Казекаге-сама?
«Третьего Казекаге».
Ответом стало молчание, но продлилось оно не дольше секунд двадцати. Глава Деревни Песка изволил поразмышлять.
— Ты уверен в его мощи? — наконец услышал Сасори и ответил:
— Да.
— Тогда, конечно, используй, — дозволил этот человек, вернувшись к работе с прочими бумагами. — Я тебе доверяю.
А Сасори ему — нет. Ведь только что стало ясно окончательно: перед ним сидел кто угодно, но не господин Четвёртый. Человек по имени Сабакуно Раса никогда не задал бы вопрос, уверен ли Сасори в мощи «Третьего Казекаге».
Спрятав одну из подделок дома, вторую он укрыл в самой маленькой марионетке из всех, каких взял, и запечатал на несколько уровней. А подлинник сложил в подсумок и покинул квартиру — через дверь, правда, и пока неторопливым шагом дошёл до выхода внизу, генджутсу-маскировка медленно сползло с окна. Выбравшись наружу, Сасори кинул в ту сторону безразличный взгляд и увидел плотно сомкнутые фусума. На всякий случай, поддавшись неуёмным подозрениям, проверил барьеры ещё раз. Тонкие полотна чакры оказались целы.
Интересно, почему Митараши Анко не спросила, есть ли в подобной защите нужда. Впрочем, ответ был готов заранее и сводился лично к Сасори и его привычкам. Он ведь не скрывал барьеры, так что угрозу, как должны были подумать, представлял едва ли.
До шестого полигона Листа он добрался спокойно, но за спину всё же посматривал. Старая привычка, не раз спасавшая жизнь.
Перед тем как приступить к делу, Сасори тщательно прочесал местность, напряг все органы чувств, применил сенсорные техники в поисках чакры, любых её следов, только б убедиться в полнейшей своей безопасности. «Третий Казекаге» не был мелочёвкой, которой он мог бы пренебречь. Лишь когда сомнения развеялись, как прах по ветру, Сасори сплёл пальцы в печать, сосредоточился, и чакра покрыла его тело тонким, почти невидимым слоем, позволив слиться с местностью, словно хамелеон.
Заглянув в воды плескавшейся посреди полигона реки, Сасори удовлетворённо кивнул: в прозрачном текучем зеркале отразилось только небо, красное от заката. Но воспоминания об Орочимару заставили снова оглядеться, а затем вовсе уйти от берега в подлесок, наполовину заполнивший полигон. Тени сгустились вокруг Сасори. Он остановился. Тишина, лёгкая, спокойная и естественная. На соседнем дереве мелькнула белка, взмахнув пушистым хвостом, да ветерок поколебал острые стебли травы. Тихо шелестела листва.
Всё равно лучше перестраховаться.
Генджутсу на местности не поменяло ничего, но теперь Сасори точно не обнаружат. Даже случайно.
Закатав рукав левой руки, он провёл ладонью по обнажённой коже, прикинул, как бы изобразить то, что задумано. Кукловоды редко держали руки открытыми, всегда носили длинные рукава, хоть это и не прятало пальцы — самое слабое место.
Несколько секунд Сасори разглядывал светлую и ровную кожу, представляя её холстом. Как бы получше нанести сюда узор? Белёсый, гладкий, похожий немного на швы. Сасори пошевелил пальцами, напряг и расслабил руку, следя за движениями мышц, за тем, как моментами натягивалась кожа, обозначая линии пястных костей. Возьмёт диагональю, с совсем лёгким наклоном. Тремя линиями с краями неровными, как у шрамов от тигриных когтей.