В моей молитве очень мало слов,
Но я нигде не вижу в ней изъяна:
Храни нас Бог от ярости ослов
И от редактора- барана.
В.Бушин, литературный критик
Р.S..
Гонорар за вторичную перепечатку в чистом виде моего открытого письма главному редактору "Дуэли" я жертвую в равно доле на сооружение "Дурдома им. Карла Маркса" /для свихнувшихся антикоммунистов/ и "Психушки им. Юрия Мухина" /для читателей, верящих всему, что он пишет/.
В.Б.
Р.Р.S.
Мухин пишет: "У нас разные взгляды на жизнь." Наконец-то понял! А я давненько в этом убедился. Был такой случай, не имеющий отношения ни к Марксу, ни к Гитлеру, ни к легендарной Армии Воли Народа...
Лет пять тому назад я написал стихотворение
Поэты и собаки
Я на даче один.
Что ж, камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить...
Иван Бунин. Одиночество.
А у нас на даче пять собак.
Пять друзей и верных нам и милых.
Я не покупал, не приводил их,
Просто вижу, дело, брат, табак.
И кормить мы стали их. Они
Брошены хозяевами были...
Господи, на что ты ни взгляни
Вновь до "окаянных дней" дожили!
Прокорми попробуй эту рать
Спячки нет у них, как у медведей.
Стали мы объедки собирать
У друзей, знакомых, у соседей.
И светлеет будто на душе.
Доброту нам завещали предки...
Жаль, что нету Бунина уже
Вместе собирали бы объедки.
Это не поэтический вымысел, тут всё достоверно, доподлинно. И вот в эти
апрельские и майские дни, когда я писал письмо Мухину, две собаки. кажется, самые дорогие мне, околели...умерли...почили. Над телом с трудом найденной /собаки уходят умирать в одиночестве/ второй из них даже в присутствии мало знакомой мне женщины, нашедшей её в лесу, я долго не мог унять слез...
А позже вспомнил, что однажды поделился с Мухиным своими собачьими заботами: и кормежка, и какой-то уход, и четырем из них мы с женой, пригласив ветеринара, сделали операции...Собеседник слушал меня с изумлением, я потом сказал убежденно и решительно: "Да зачем столько возни? Пристрелить - и вся проблема!".. У нас не только взгляды, у нас состав крови разный...
В.Б.
14 мая 1988 г.
ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ШАМАНСТВО
Об этом авторе мне уже приходилось писать в газете "День", - не в той, которую под таким названием издавал П.Н.Милюков-Дарданельский, а в той, где главный редактор Владимир Бондаренко. Правда, номер был праздничный, целиком посвященный шестидесятилетию Александра Проханова, и я, дабы в такой знаменательный момент не слишком огорчать одного из постоянных авторов "Завтра", возглавляемой именинником, высказал свои укоризны, не называя имени этого автора. Прошло три года... Появились его новые публикации, в частности, совсем недавно - в той же "Завтра". И стало очевидно: писать о нем анонимно больше нельзя, пора назвать имя. Об указанных публикациях у нас и пойдет в основном речь.
Три года тому назад его звали Карем Раш, теперь почему-то Карем стал Кавадом. Что за этим стоит, почему и сам ли на пороге старости человек отказался от имени, данном родителями, или его переименовал какой-то Собчак, - не знаю. Но был персидский шах Кавад Первый. Может, из-за любви к монархизму - оттуда? Впрочем, рядом со многим другим, чего я не понимаю у Карема-Кавада, это и несущественно. Гораздо важнее то, что размах творческих интересов К-К Раша очень широк как по времени, так и тематически. Живописует, например: "Мидийская конная лава, сверкая доспехами в злотой шумерской пыли с павлинами и львами на стягах неслась к городу чудес - Вавилону. До рождения Христа оставалось 539 лег" О другом эпизоде скажет: "Итак, когда до рождения Христа оставалось ровно три тысячи лет..." И представьте себе, он чувствует себя в этих исторических дебрях словно рыба в воде. Как, разумеется, и во всех временах более близких, вплоть до нынешних. А тематический его диапазон простирается от проблемы антисемитизма в древнем Иране до феномена Моники Левински, от персидско-курдских отношений 40 веков тому назад до нынешних российско-американских, от побед "одного из величайших кордов Саладина над крестоносцами" до сражений Великой Отечественной войны, от поэзии Гомера до творений князя Олега из династии Романовых, от истории советского театра до истории железнодорожного транспорта и т. д. При этом, всё насыщено большими страстями - восторгом и ненавистью, хвалой и презрением, обожанием и проклятьями, например, обожанием монархизма и лютой ненавистью к коммунизму, к Советской власти, к недавнему прошлому нашей родины да и к давнему, впрочем, тоже, -например к нашей классической литературе. А главное, автор уверяет, что это и есть подлинный русский патриотизм, чего мы, русские, не понимаем, а он, Карем-Кавад, давно постиг. Более того, 20 марта В.Бондаренко поведал в "Завтра": "Известный публицист Карем Раш предлагает свои книги для включения в программу патриотического воспитания молодежи". Сам предлагает! Это главным образом и обязывает нас кое-что высветить в его сочинениях.
Дальше В.Бондаренко пишет: " Определять качество патриотизма будет комиссия, где один из экспертов - Лев Аннинский. Я высоко ценю талант того и другого. Но чтобы Л.Аннинский определял процент патриотизма у Карема Раша, такого я и в дуроном сне не мыслил увидеть." Странно... Почему? Да не в процентах же дело, а в том, что эти авторы именно с точки зрения патриотической вполне стоят друг друга.
Конечно, при таком, как у К.Раша, охвате жизни и при таких бурных страстях легко очутиться у Геркулесовых столпов и даже заплыть дальше. В какой-то мере этим е грешит многие. Вот недавно в том же упомянутом "Дне" Станислав Куняев с торжествующим кликом "Лжец схвачен за руку!" и у меня нашел явную гибралтарину. Спасибо умнику, спасибо грамотею и ясновидцу. Однако у Раша концентрация чудес на единицу печатной площади порой достигает уровня и силы знаменитой "царской водки", т.е. смеси азотной кислоты (1 объем) и соляной (3 объема), - жуткий составчик, растворяющий даже золото, в данном случае - золото правды. Вот один давний примерчик из его истории советского театра. Уверенно заявляет, что на премьере "Дней Турбиных" во МХАТе, состоявшейся-де "в начале тридцатых годов", как только артисты по ходу пьесы запели старый дореволюционный гимн "Боже, царя храни", так весь зал вскочил с мест и тоже благоговейно затянул. И вместе со всеми, говорит, затянул "Боже!.." сам председатель Совнаркома Н.И.Рыков. А когда он очухался от приступа монархизма, то побежал за кулисы и устроил артистам разнос: как, дескать, они посмели увлечь его, главу Советского правительства, проклятым монархизмом... Всё это очень живописно и увлекательно. Однако... Во-первых, причем же здесь артисты? Они лишь играли текст Булгакова. И уж если устраивать разнос, то надо было - самому автору или руководителям театра. Неужели Рыков не понимал это? Во-вторых, "в начале тридцатых годов" Рыков уже не был главой правительства, его сменил сорокалетний В.М.Молотов. В-третьих, премьера "Дней Турбиных" состоялась во МХАТе опять же не "в начале тридцатых", а 5 октября 1926 года. Наконец, при звуках царского гимна никто в зрительном зале, конечно, не вскакивал и не подпевал. Было бы гораздо естественней, если зрители того времени подхватили "Интернационал", звучавший в конце спектакля, но ведь и этого не случалось.
Но тут искусствовед-антисоветчик Евгений Громов в некотором смысле превзошел Раша. В своей книге "Сталин и искусство"(М.,1998) он с ухмылочкой пишет: "И в театре Сталин не терял политической бдительности". Ну и что? Бдительность, зоркость нигде не надо терять руководителю страны. Наполеон говорил даже так: "Если ты оказался в незнакомом города, запомни все его улицы и площади: ведь может случится, что этот город тебе придётся брать". А для этого искусствоведа идеалом, как видно, служат руководители, подобные Горбачеву да Бакатину, Ельцину да Путину, которые даже в объятиях американцев никогда не думали ни о какой бдительности, а только ликуют.
Дальше с полным доверием к неназванному источнику ученый автор рисует картину "театральной бдительности" Сталина : "Как утверждает один из (?) мемуаристов, видевший спектакль в 1926 году, якобы часть публики, среди которой находились бывшие царские генералы, преподаватели военных учебных заведений, плакала, когда со сцены звучал старый российский гимн. "Говорят, что Сталин приказал Артузову (большому начальнику в ОГПУ) немедленно составить список всех высокопоставленных лиц, которые были тронуты царским гимном. Я заметил в публике несколько "скромно одетых" личностей, вероятно, людей Артузова." Представляете? Скромно одет - значит, человек Артузова, остальные в 1926 году одевались роскошно. А главное, приказано было переписать всех, кого тронул царский гимн. Всех! Вот до чего доходила сталинская бдительность... Но ведь даже того, кто навзрыд плакал, трудненько обнаружить в большом многоярусном темном зале. А как найти тех, которые хотя и были даже очень тронуты, но никак не выражали внешне своих монархических чувств, молча глотали слезы? Но, надо полагать, скромно одетые люди Артузова блестяще справились с поставленной задачей немедленно составили список сентиментальных монархистов и представили Сталину. И что же? При выходе из театра, тут же, в проезде МХАТа, поди, всех и перестреляли. Известное дело... И ведь этот Громов - доктор искусствоведения, профессор, старый человек... А в рассказе Раша задача гораздо проще: ведь у него весь зал вскочил и запел. Тут же надо было весь зал и положить из пулеметов, установленных в правительственной ложе, тем более, что там было столько царских генералов. Почему эта мысль не пришла в рашскую голову, непонятно. Так для чего же рассказаны эти несуразные байки? Да только для того, чтобы внушить читателю, будто еще и "в начале тридцатых", т.е. спустя 15 лет после Октябрьской революции русские люди обожали царской гимн, тосковали о монархии и ненавидели Советскую власть не меньше, чем Раш и Громов.