— Кордарон внутрисердечно, разряд четыреста!
Раз, два, три, четыре, пять, вдох! Ирина не хотела сдаваться. Кардиограф нарисовал широкий комплекс — сердце умирало. Разряд! Снова толчки и снова прямая, лишь чуть-чуть прыгнуло перо.
— Ирина Николаевна, зрачки расширились, пульса нет, давление — ноль, продолжаем реанимацию?
— Да, разряд четыреста пятьдесят…
— Ирина Николаевна, мы сделали что могли, прошло уже больше сорока минут, дальнейшая реанимация бесполезна.
Вот и все. Время смерти 21.34.
В машине Лидия Федоровна успокаивала Ирину:
— Ириночка Николаевна, вы сделали все правильно, не терзайте себя. Вы не виноваты в его смерти.
— Лидия Федоровна… — Ирина с трудом проглотила комок в горле. — Если бы на моем месте был опытный врач из кардиологической бригады… наверное, пациент остался бы жив. Нужно было…
— Ирочка!.. — Лидия Федоровна дружески потрепала ее по плечу. — Не казните себя. Вы отлично работали, это я вам говорю. Всех спасти нельзя, поверьте. Мы невсемогущи…
Ирина, сдерживая слезы, кивнула, она боялась разреветься прямо здесь, в машине, перед Мишей и Лидией Федоровной.
Всю обратную дорогу она молчала, только перед глазами ползла прямая черта на ленте кардиографа. Ирина вспоминала шаг за шагом все этапы реанимации. Что я сделала не так? Что?!
Николай Щербак
Настроение у Николая было преотвратное. Вчера «Спартак» так бездарно проиграл «Локомотиву»! Смотрели вместе с Севкой Головановым, после этого нажрались с тоски. «Спартак», конечно, уже не тот, за который начинали болеть в золотом детстве, а все равно обидно.
Наутро голова гудела как чугунная. И вот, вместо того чтобы полежать спокойно на диванчике, поправить здоровье, нужно шагать «окучивать» журналистов.
А они, несчастные, вроде совсем даже не страдают, что приходится впахивать в воскресенье. Бегают по коридорам живенькие такие, жизнерадостные, хлопочут чего-то, суетятся. Может, им за работу в выходные приплачивают? Или они по натуре все поголовно трудоголики и мазохисты? Так или иначе, а в корпункте радио «Свобода» народу было полно. Все двери нараспашку, и за каждой — клавиатуры щелкают, мониторы светятся, телефоны звякают, факсы трещат, народ галдит — процесс полным ходом.
Николая встретила секретарша Барбары Леви, симпатичная Лидия, которую Николай про себя сразу же окрестил Лидочкой. Была она низенькой, пухленькой, с ямочками на щеках и маленьким вздернутым носиком — точно не иностранка и, в отличие от госпожи Леви, без всяких фанаберий.
— Барбара распорядилась рассказать вам, как все было, — затараторила она, мило улыбаясь. Вряд ли происшествие с Эренбургом доставило ей удовольствие, просто по жизни Лидочка была девушкой веселой и даже, наверное, легкомысленной. — Так вот, Костю с пробитой головой нашел наряд милиции где-то возле Курского вокзала. Было это примерно часов в десять вечера, может, в половине одиннадцатого. Они вызвали «скорую» и отвезли его в Седьмую городскую клиническую больницу. Он был без сознания. И до сих пор не приходил в себя, я сегодня туда звонила, сказали, что он все еще в реанимации, что состояние у него тяжелое, но стабильное, что, когда он придет в сознание, неизвестно. Но обещают, что все будет хорошо. Вот тут я для вас подготовила… — Она протянула Николаю большой конверт.
В конверте лежала фотография Эренбурга, его визитка с номерами рабочего и домашнего телефонов и несколько листов компьютерных распечаток, — очевидно, статьи Эренбурга или об Эренбурге. Судя по фотографии, журналисту было лет сорок, не красавец: толстый, длинные, до плеч, жидкие волосики, все лицо в мелких шрамах то ли от оспы, то ли от юношеских угрей, близко посаженные глаза, тонкие губы, широкий рот и слишком мясистый нос. Неудивительно, что он работает на радио. На телевидение его, будь он хоть трижды гениальным репортером, не взяли бы ни за что.
— Костя по паспорту немец, — добавила Лидочка. — Но вообще-то он русский, его родители эмигрировали в Германию, когда Костя был маленьким. На «Свободе» он с восемьдесят пятого, а в Москве — в этом году будет десять лет. Журналист Костя просто ужасно талантливый, у него нюх какой-то на сенсации, его репортажи, — она понизила голос до шепота, — имеют та-а-акой рейтинг! Его на Би-би-си звали и на Си-эн-эн — редактором новостей, он не пошел…
— Понятно, — кивнул Николай, — он талантлив, но не тщеславен, а в остальном? характер?.. Мог он, например, повздорить с незнакомым человеком прямо на улице — так, чтобы до драки?
— Да ради бога! И с незнакомым, и со знакомым. — Когда выпьет, с ним вообще лучше не заводиться.
— То есть он пьет.
— Ну не так чтобы пьяница-алкоголик, но выпивает, говорит, что это лекарство от бессонницы и от творческих кризисов.
— Хорошо, а вот тридцать первого июля не знаете чем он занимался, с кем встречался, во сколько ушел с работы, с кем ушел, куда?..
— Ну… — Лидочка смешно наморщила носик, вспоминая. — Днем его не было. Утром тоже не было… Точно, он забежал около шести вечера.
— Значит, он на работе с восьми до пяти не сидит?
— Какой там! Он вообще иногда неделями не появляется, а его пассии целыми днями обрывают телефон. Сколько раз ему говорили: не давай рабочий телефон кому попало, а он продолжает. Говорит, что, когда он работает, его нельзя отрывать, поэтому номер мобильного держит в секрете.
— Он пользуется бешеной популярностью у женщин? — недоверчиво поинтересовался Николай, еще раз взглянув на фотографию.
— Женщины любят ушами. — Лидочка вдруг погрустнела. Очевидно, и она когда-то таяла от чар Эренбурга, отметил про себя Николай. Во всяком случае, говорила она с явным знанием дела. Но что самое интересное, без какой-либо обиды или осуждения.
— И что, дамы из-за него не дрались? Ему самому глаза не выцарапывали?
— Не-а, — снова улыбнулась секретарша, — я же говорю, он профессионал.
— Ладно, — удовлетворился Николай, — значит, он забежал часов в шесть и?..
— Взял какие-то бумаги, сказал, что через пару дней закончит и материал будет просто бомба, спросил, кто ему звонил, и испарился.
— А кто ему звонил?
— Сейчас, у меня, кажется, сохранился тот листок… — Лидочка порылась в ящике стола и протянула Николаю список:
«Наташа — передать, что звонила
Александра — созвониться и перенести встречу на воскресенье
Ирина —
Кира — как договорились
Анна Львовна — перезвонить!
Тамара —
Лера —
Ирина — перезвонит завтра в 9 утра
Альбина — сегодня ничего не получится
Ирина — перезвонит завтра, но в 10».
Рядом с Анной Львовной и Альбиной стояли жирные черные точки.
— Это что означает? — поинтересовался Николай.
— Это Костя. У него привычка такая, помечать важное. Короче, остальных он просто проигнорировал или отложил на потом, а Анне Львовне и Альбине, наверное, собирался перезвонить.
— И кто они такие, вы не знаете?
— Анну Львовну знаю, это его дальняя родственница, троюродная тетка, кажется, Костя живет в ее квартире на проспекте Мира. У Анны Львовны дом под Москвой, и она почти все время проводит за городом. А кто такая Альбина — не в курсе. Может, она ему по делу звонила, а может — очередная интеллектуалка, которая не клюнула с первого раза на его ухаживания. Он таких выделял в отдельную группу. Остальные ему надоедали после первой же встречи, а с этими иногда даже по полгода встречался. Говорил, умная женщина — раритет, на нее никаких усилий не жалко.
— Я возьму список? — попросил Николай.
— Да ради бога, мне он без надобности.
— Лидочка, вы ведь Константина хорошо знали, были у него какие-нибудь привычки? Например, он каждый вечер покупал газету в одном и том же киоске или цветы у одной и той же бабушки, или ужинал в одном и том же кафе, или ходил в шахматы играть к соседу?..
— Костя? В шахматы? — прыснула секретарша.