Поллаки становится учеником Чарльза Филда. Затем открывает собственное частное детективное бюро.
Пинкертон работает у старшего брата, занимающегося охраной желехнодорожных грузов. Затем открывает собственное частное сыскное агентство.
Вот с этого момента сходство существенно усиливается. Все трое показывают себя непримиримыми борцами с преступностью.
Все трое активно и охотно используют новейшие достижения криминалистики, от которых полиция с досадой отмахивается.
Все трое показывают себя противниками сложившихся стереотипов – как профессиональных, так и социальных.
Видок приглашает на работу бывших преступников, доказывая, что преступниками многие становятся от безысходности.
Поллаки всемерно помогает борьбе революционеров с преследующими их властями. Да и сам он, будучи евреем-эмигрантом, сочувствует жертвам социальных, религиозных и национальных преследований.
Пинкертон впервые в истории полицейского и частного сыска принимает на службу женщин и бывших рабов. Это немногим отличается от подхода к вопросу о приёме на службу Видоком других изгоев. Тем более что в обществе, в котором он живёт, иные преступники считаются более респектабельными гражданами, нежели женщины, тем более люди с тёмной кожей.
И Пинкертон, и Поллаки числят среди друзей таких прогрессивных и даже радикальных деятелей, как Фредерик Дуглас, Авраам Линкольн и Джон Браун (первый), или как Фридрих Энгельс и Эдвард Бернштейн (второй).
Видок, представитель более страшего поколения, не дожил до Гражданской войны в США. Игнациус Поллаки и Алан Пинкертон в этой войне решительно и вполне убеждённо оказались на одной стороне. Поллаки выявляет агентов Конфедерации в Лондоне, Пинкертон – в Вашингтоне. Что интересно: сходство дополняется и отношением к ним, вызванным их активностью на поприще контрразведки. Игнациуса Поллаки раздражённо именовали "наглым германским евреем, своей бесцеремонностью оскорбляющим респектабельных джентльменов" (разумеется, сочувствующих южанам), Пинкертона называли в тех же случаях полицейской ищейкой, палачом и чудовищем, Сочувствие высшего общества было на стороне их противников – воспитанных аристократов с хорошим образованием и приличными манерами.
И Видок, и Поллаки, и Пинкертон отличались личной храбростью. Это, в общем-то, понятно. Трус не выбирет такую профессию, каку выбрали (следовало бы сказать, создали) они. А преступный мир неоднократно объявлял вендетту гениальным сыщикам, и им приходилось защищаться, не полагаясь на общество, с трудом их терпевшее, и правительство, цинично отворачивавшееся от собственных защитников. История сохранила для нас и печальный финал жизни Игнациуса Поллаки, и кровавые разборки бандитов Дикого Запада с Пинкертоном и его людьми. Известно ей и то, как, оказавшись в одиночестве среди профессиональных преступников, Эжен Франсуа Видок громогласно провозглашал: "Я – Видок!" – и готов был сражаться в одиночку с десятком головорезов.
Но главное, что объединяло этих замечательных героев истории криминалистики, – это их безусловное интеллектуальное превосходство над противниками.
Их потрясающая наблюдательность, умение заметить мелочи, которые другим не были бы заметны и под микроскопом. Способность запомнить тысячи лиц преступников, да так, чтобы легко (это так говорится – "легко"!) распознать их под чужой личиной, под гримом, в чужой одежде. Видок с полувзгляда видел беглого каторжника, представлявшегося степенным обывателем; Поллаки раскусывал поддельных графов и маркизов; Пинкертон держал в памяти особенности не только бандитов, но и угнанных ими лошадей.
Артистизм, присущий этим людям, приводивший в восхищение даже врагов; артистизм, создававший легенды о тысячах личин, под которыми могли скрываться Видок и Поллаки, иностранные акценты, которым легко подражали Поллаки и Пинкертон, – и такие качества ставили их над окружающими. Это не неуловимый Фантомас, созданный фантазией П. Сувестра и М. Аллена, это их старший соотечественник Э. Видок мог быть то высоким, то низкорослым, то старухой, то молодым парнем, то испанцем, то русским, то каторжником, то князем...
И – главное, самое главное качество, присущее всем троим: способность мыслить нетривиально, принимать быстрые и неожиданные решения, делать точные умозаключения на основе мелочей.
И я думаю, что вот именно это – интеллектуальное превосходство, – и явилось тем, что превратило героев моей книги, гениев уголовного сыска, в часть современной мифологии. Сделало их бессмертными персонажами самого удивительно, самого поэтичного и парадоксального жанра – детектива.