Возможно, Робеспьер и простил бы своего единомышленника, но, пока шло следствие, случился термидорианский переворот, отправивший и покровителя Лебона Робеспьера, и обвинителя Сен-Жюста на гильотину. Следом термидорианцы послали на эшафот и бывшего мэра Арраса. 16 сентября 1795 года позорная телега отвезла к месту казни и его, в красной рубашке "отцеубийцы" (так обряжали и величали политических преступников во времена революционного террора). Официальное обвинение гласило: "За злоупотребление властью". Собственно, обвинение было вполне справедливым – он, действительно, отчаянно злоупотреблял властью, объявляя изменниками всех, кто ему почему-то не угодил, присваивая себе имущество людей, отправленных им на гильотину. Робеспьер, по крайней мере, не был замечен в этом. Впрочем, что ему имущество, если он владел всей Францией...
Пока же, в 1793 году, когда Видок имел счастье (или несчастье) посетить родной город, Жислен Франсуа Жозеф Лебон был в зените своей власти. Каждый день на эшафот поднимались обвинённые в "аристократизме" и "предательстве интересов республики". Причём поводом к подобным обвинениям могло стать всё что угодно. Например, за день до приезда Видока был казнён несчастный, чей дрессированный попугай время от времени выкрикивал нечто, напоминавшее, по мнению судей, фразу: "Да здравствует король!" Хозяин пернатого заговорщика лишился головы на центральной площади Арраса. Истинным же виновником завладела супруга всесильного Лебона, пообещавшая перевоспитать роялистскую птицу в достойного республиканского попугая.
Сердобольная по отношению к попугаям, госпожа (вернее, гражданка) Лебон отнюдь не была столь же мягкосердечной к "двуногим без перьев", как определял человека греческий философ Платон. По инициативе супруги мэра-якобинца были арестованы многие горожане. При каждом удобном и неудобном случае она призывала простолюдинов-санкюлотов доносить на "врагов революции" и даже самостоятельно арестовывать их и приводить в суд. Такие аресты почти всегда заканчивались всё на той же гильотине.
Позже, на судебном процессе Лебона, обвинители говорили о тысяче казнённых по его личному указанию в департаменте Па-де-Кале (из них около четырёхсот – в самом Аррасе).
На беду Франсуа Видока, в родном городе у него, ещё со времён юношеских забав, осталось немало недоброжелателей, тайных и явных. Да и сам Лебон относился к нему плохо, считая скрытым сторонником "аристократов". Если вспомнить плохую репутацию Бурбонского полка у новых властей, дезертирство, службу в австрийской армии – нельзя не признать, что у революционных властей Арраса основания для таких обвинений, возможно, имелись. К тому же, измена генерала Дюмурье прогремела по всей стране, тем более – на севере Франции.
Были и причины более свежие. По возвращении в Аррас Видок ухитрился ввязаться сразу в три дуэли, Причём по политическим мотивам. В один из дней он оказался свидетелем очередной казни "аристократов" – трёх молодых женщин. По его словам, "верёвки гильотины тянули трое драгунов". Иными словами, драгуны исполнили роль палачей. Молодой "бурбонец" вызвал всех троих на дуэль – за столь недостойное солдат поведение. Кроме того, Видок неоднократно ввязывался в драки, защищая преследуемых новыми властями священников.
Не исключено, что ещё одна причина ареста крылась в родителях Видока, вернее – в их деньгах.
Так или иначе, уже через неделю или две после приезда, Видок оказался в тюрьме, по доносу одного из таких врагов и в связи с подозрениями, о которых ещё раньше заявил Лебон – при первой же случайной (или нет) встрече с нашим героем. Глядя на молодого солдата, Лебон с усмешкой сказал:
"– А-а, это ты, Франсуа! Ты намереваешься разыгрывать аристократа и дурно отзываешься о республиканцах... Ты жалеешь о своём старом бурбонском полку...
Берегись... я могу тебя отправить распоряжаться гильотиной!" 41
41 Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Пер. с фр. В 3 тт. Киев: Свенас, 1991. Т. 1. С. 35.
Теперь угроза оказалась реальной. Ситуация была критической – о Жислене Лебоне ходили страшные слухи. Рассказывали, например, что после каждой казни он с наслаждением выпивал бокал свежей крови жертвы. Восемнадцатилетний вахмистр вполне мог лишиться собственной крови ради утоления жажды этого чудовища 42.