Спустя какое-то время, Гербо и Груар громогласно объявили о том, что прошение они написали и даже передали, куда следует. Ещё через день Буатель продемонстрировал всем своим товарищам по несчастью приказ полицейского начальника о своём освобождении. Начальник тюрьмы, ознакомившись с приказом, отпустил невинно осуждённого многодетного отца на все четыре стороны.
Тем бы все и закончилось, если б, на беду всех заинтересованных лиц, в тюрьму нагрянул с проверкой полицейский комиссар. Причём именно тот, чья подпись фигурировала в приказе об освобождении. Сверившись с записями, он недоумённо спросил, где, мол, заключённый Себастьян Буатель? На что получил ответ: так вы же сами, господин комиссар, изволили его отпустить! Ознакомившись с приказом об освобождении, комиссар возмущённо объявил:
– Подделка! – и, обращаясь к начальнику тюрьмы, в сердцах добавил: – Нужно быть полным идиотом, чтобы такую грубую фальшивку принять за документ, да ещё и скреплённый моей подписью!
За освобождённым Буателем немедленно была отправлена погоня. Уже через несколько часов счастливого отца семейства схватили. Не запираясь, он тут же и признался, что приказ об освобождении ему вручили Гербо и Груар. Те же, в свою очередь, объявили, что они-то люди тёмные и маленькие, а главным фальсификатором был хитроумный Эжен Франсуа Видок. Да вот же, все видели – он же у себя в каморке и писал подложный приказ!
На самом деле Гербо и Груар как раз специализировались на подлогах и сидели за подлог. Услышав, что Буатель сулит сто франков тому, кто поможет ему выйти на свободу, они, недолго думая, сляпали фальшивку. Теперь же, естественно, постарались превратить в главного преступника нашего беспечного героя, заручившись, к тому же, показаниями ещё одного типа, Эжена Стофле, показавшего, что Гербо, Груар и Видок постоянно уединялись в комнате Видока и подолгу что-то обсуждали втроём.
Напрасно Видок пытался оправдаться, напрасно он утверждал, что ничего не знал ни о планах Буателя со товарищи, ни о подложном приказе. Ему это не помогло – слово одного против показаний четверых (Буатель, в конце концов, подтвердил показания трёх остальных). Далее – суд и суровый приговор: восемь лет в кандалах. На языке тогдашнего судопроизводства это означало: восемь лет каторги.
Действительно ли Видок был так невиновен, как написал в мемуарах? Я позволю себе усомниться в его наивности и невиновности. Так же, как и двум пройдохам-фельдфебелям, ему не впервой было иметь дело с фальшивыми документами. Он ведь и сам ими пользовался, и, возможно, помогал их изготавливать.
Вспомним фальшивый паспорт, купленный им у какого-то пограничного офицера за 15 луидоров. Вспомним фальшивый офицерский патент "Бродячей армии" и там же полученные документы, удостоверявшие его дворянство. Так что, возможно, бывшие фельдфебели и не лгали. Но покажите преступника, который признается в собственных деяниях, тем более публично! Чтобы закончить с этой историей, скажем: Сезар Гербо, один из фальсификаторов, подставивших Видока (по его утверждению) спустя три года был приговорён к смертной казни за ограбление и жестокое убийство. Видок оказался свидетелем того, как Гербо везли на эшафот.
Нашему герою сокамерники-подельники приговорённого рассказали, что Гербо часто каялся в том давнем деле, и Видок, по его словам, простил экс-фельдфебеля.
Но до конца жизни он считал именно Сезара Гербо тем человеком, который поломал ему жизнь, человеком, превратившим его в настоящего преступника.
Так или иначе, после приговора жизнь Видока претерпевает серьёзные изменения. Теперь за ним числятся уже не просто мелкие грешки. Он – опасный преступник, каторжник. А ему всего-навсего двадцать лет, и на дворе – 4-й год Республики (1795 год)...
Видок ухитрился бежать в первый раз ещё до вынесения приговора, во время следствия, но вскоре был схвачен и на этот раз препровождён на каторгу в форт Маон. В те неторопливые (несмотря на революцию) времена дорога была долгой, так что к Маону Видок прибыл лишь в 1797 году. За два года, прошедшие с момента вынесения приговора и до прибытия на каторгу, он ухитрился стать легендой уголовного мира северной Франции, пройдя через три (!) пересыльные тюрьмы, совершив полдесятка побегов и приняв участие в десятке (по меньшей мере) серьёзных преступлений, от контрабанды до соучастия в грабежах. Так же, как с первым делом, он впоследствии отрицал всё, кроме связей с контрабандистами.