Нет ничего удивительного в том, что частный сыск в России конца XIX — начала XX веков, в отличие от Запада, служил антиправительственным силам. Ведь коли официальная полиция служит государству, то революционеры, естественно, обходятся своими силами. А применяют они, разумеется, методы частного сыска.
Правда, «частный сыск» революции и задачи решал достаточно своеобразные. Речь шла, главным образом, не о расследовании убийств или грабежей, а о разоблачении тайных агентов полиции.
Особенно блистал на этом поприще упоминавшийся нами журналист и член партии социалистов-революционеров (эсеров) Владимир Львович Бурцев. Он даже заслужил прозвище, вынесенное в заголовок — автор одной из брошюр, вышедших в 1911 году, назвал Бурцева Шерлоком Холмсом русской революции, каковой титул «охотник за провокаторами» (ещё одно громкое прозвище Бурцева) принял вполне благосклонно. Насколько оно соответствовало реальным «делам» Бурцева, судить читателю. Самым громким расследованием Бурцева стало разоблачение Азефа. Вот как всё происходило, если судить по воспоминаниям самого Владимира Львовича.
«В мае 1906 года ко мне в Петербурге в редакцию «Былого» пришёл молодой человек, лет 27–28, и заявил, что желает поговорить со мной наедине по одному очень важному делу. Когда мы остались с глазу на глаз, он мне сказал:
— Вы, Владимир Львович Бурцев? Я вас знаю очень хорошо. Вот ваша карточка, я её взял в департаменте полиции, по этой карточке вас разыскивали… По своим убеждениям я — эсер, а служу в департаменте полиции чиновником особых поручений при охранном отделении… Скажу вам прямо: не могу ли я быть чем-нибудь полезным освободительному движению?»[193]
Так начинает Бурцев свой рассказ об этом деле в книге воспоминаний «В погоне за провокаторами». К тому моменту он уже заслужил громкую славу разоблачениями агентов-провокаторов, внедрённых в революционное движение. Сразу же поясним: в сленге русских революционеров того времени слово «провокатор» означало не совсем то, что понимали под этим в других странах и в другие времена. Русские революционеры «провокаторами» называли тайных агентов полиции, которые работали внутри революционных партий и организаций. Эти агенты никого не провоцировали на совершение преступных деяний, но определение «провокаторы» приклеилось к ним всерьёз и надолго и очень быстро распространилось за пределы собственно революционной среды.
Молодой человек, желавший быть полезным делу революции, назвался Михайловским, однако вскоре Бурцев выяснил, что настоящее его имя Михаил Бакай и что он действительно служит в Варшавском охранном отделении. По его словам, произвол, пытки, провокации охранки (на этот раз, провокации в общепринятом смысле — вплоть до организации убийств чиновников), творящиеся в этом отделении, заставили его прийти к революционерам и предложить им свои услуги.
Бакай буквально завалил Бурцева информацией о действиях полиции против революционеров-террористов. Касалась она главным образом тех членов партии эсеров, которые одновременно были тайными сотрудниками полиции.
Среди прочего он сообщил, что в руководстве «Боевой организации» эсеров имеется агент полиции. Зовут предателя дела революции Раскин, но это, разумеется, псевдоним.
Такое вот полицейское «не-могу-молчать».
Ко времени появления Бакая в редакции «Былого» в активе Бурцева уже числилось несколько серьёзных побед. Ему удалось разоблачить агентов русского политического сыска, внедрённых в революционную среду, неких Геккельмана и Бейтнера. Первый под именем Ландезена был внедрён в среду революционеров-народовольцев ещё до покушения на Александра II. Когда в 1884 году Бурцев с ним столкнулся, Геккельман вращался в кругах революционных эмигрантов в Париже. Бурцев, по его собственному признанию, никаких расследований не проводил, а случайно получал нужную информацию от народовольца Дегаева, завербованного полицией, но затем раскаявшегося, выдавшего нескольких информаторов и организовавшего на собственной квартире убийство своего куратора — жандармского подполковника Георгия Судейкина.
Разумеется, разоблачение нашим героем Геккельмана и Бейтнера можно отнести к случайности. Но после знакомства с историей Пинкертона я хорошо понимаю, сколь важную роль играет случай в жизни сыщика[194].
Теперь же, получив «наводку» от полицейского чиновника, Бурцев уже не ждал подарков судьбы. Он всерьёз занялся следствием, поскольку и обвинение было чрезвычайно серьёзным.
194
Окончательно Геккельман был разоблачён (можно сказать, саморазоблачился) лишь в 1908 году, когда оказался в Париже в официальной должности руководителя зарубежной агентуры Департамента полиции при русском консульстве. Он к тому времени, с разрешения правительства, принял православие и поменял свою фамилию на Гартинг. Но фактически Бурцев разоблачил его публично ещё в 1884 году.