И всё-таки, ему удалось ухватиться за ниточку. При осмотре спальни Констанс, он обнаружил в комоде список вещей, которые отправлялись прачке. В списке фигурировали три ночные сорочки. В наличии же оказалось только две. На вопросы полицейского девушка отвечала, что третью сорочку потеряла прачка, которая брала всю одежду в стирку. Прачка обвинение отрицала, но что толку?
Опять-таки, слова. Слово против слова.
Тем не менее детектив не отказался от версии и добился привлечения девушки к суду. Общественное мнение было на стороне обвиняемой: молоденькая, скромная, сирота, из хорошей семьи. Словно только что сошла со страниц какогото из романов Чарльза Диккенса (кстати, Диккенс внимательно следил за развитием следствия и часто высказывался по его поводу в печати).
А вот сыщики общественным благорасположением вообще не пользовались.
«Хапуны», «легавые», «ищейки» — такими презрительными кличками охотно награждали обыватели первых борцов с преступностью. Или менее презрительными, но насмешливыми: «пилеры», «бобби» (и то, и другое — от имени организатора Скотланд-Ярда министра Роберта Пиля). Да что там — обыватели! От такой позиции недалеко ушли и служители закона. Например, А.И. Герцен в «Былом и думах» рассказывает весьма характерный для Англии случай. Полиция арестовала иностранца-эмигранта д-ра Симона Бернара по обвинению в подготовке покушения на императора Франции Наполеона III во время визита последнего в столицу Великобритании. Обвинение базировалось на данных слежки за подсудимым.
Следили, естественно, агенты-осведомители, которые были вызваны в суд для дачи соответствующих показаний.
Так вот, адвокат подсудимого Эдвард Джемс никоим образом не собирался оспаривать эти показания. Ему было ни к чему. Тактика защиты строилась на том, чтобы вызвать у присяжных неприязнь к обвинению именно в силу того, что оно привлекает внештатных агентов:
«На этой ненависти к политическим шпионам и к бесцеремонному вторжению их в Лондон основал Эдвин Джемс свою защиту. Что он делал с английскими агентами, трудно себе вообразить. Я не знаю, какие средства нашёл Scotland Yard или французское правительство, чтоб вознаградить за пытку, которую заставлял их выносить Э. Джемс»[109].
И дело закончилось оправданием подсудимого, который при этом вовсе не скрывал своих планов. Только представьте себе: эмигранта, намеревавшегося убить главу соседней державы, под рукоплескания обывателей, присяжные объявляют невиновным — и потому лишь, что обвиняют его полицейские агенты, «пилеры», «ищейки»! Вот каким было отношение к представителям правоохранительных органов в тогдашнем обществе. Причина крылась отнюдь не в личных качествах полицейских, а в принципиальном нежелании англичан терпеть вмешательство государства в личную жизнь. Разумеется, права человека важны, и любовь к свободе заслуживает всяческих похвал. Но всё имеет свою обратную сторону. Оборотной стороной любви подданных Соединённого Королевства к свободе была ненависть к тем, кто формально отождествлялся с запретами и ущемлением прав, хотя на деле стоял на страже жизни и собственности обывателей.
Детектив-сержант Джонатан Уичер испытал такое отношение на собственной шкуре. Сразу же после судебного заседания, на котором адвокат Констанс Кент разбил аргументы обвинения (ключевое доказательство, окровавленную сорочку, Уичер представить, понятное дело, не смог) в газетах развернулась самая настоящая травля сыщика. Журналисты и политики яростно обрушились на Уичера, осмелившегося обвинить в кровавом преступлении скромную благовоспитанную девушку из хорошей семьи. Его называли безнравственным циником, глупцом, подкупленным настоящим преступником. Дело даже дошло до запроса в палате общин. Начальник Уичера сэр Ричард Мэйн (глава Скотланд-Ярда) поспешил отозвать оскандалившегося сыщика. Детектив продолжал чуть ли не ежедневно получать свою порцию грязи, а оправданная Констанс Кент — жалости.
Джонатана Уичера довели до нервного срыва. Он ещё какое-то время служил в полиции — и даже побывал в командировке в России: в 1862 году русское правительство обратилось к англичанам с просьбой о консультационной помощи по организации сыскной полиции в Варшаве. Русские коллеги высоко оценили профессионализм лондонского сыщика.
Между тем история расследования в Роуд-Хилл продолжалась. В ноябре 1863 года открылись очередные судебные слушания. Их инициировал некий Томас Сондерс, адвокат и член окружного суда Бредфорда-на-Эйвоне. Он был уверен в том, что убийцей, вернее, убийцами являлись отец мальчика Сэмюэл Кент и горничная, ставшая его любовницей[110]. Ещё он был уверен в том, что жители Троубриджа знают, кто преступник, но скрывают это. А главным же виновником сокрытия Сондерс считал «коррумпированного полицейского детектива из Скотланд-Ярда», то есть, несчастного Джонатана Уичера. Томас Сондерс утверждал: Сэмюэл Кент подкупил детектива для того, чтобы тот отвёл подозрение от истинного убийцы.