На самом деле эпизод это был довольно грустный, хотя с вышины лет достаточно забавный. Фан Линь тогда думал, что нашёл самую всамделишную технику культивации, возможно даже древнюю и драгоценную, потому что разумеется всё самое ценное валяется в мусоре — чему только не учат сказки — и первое время «культивации» он, тогда ещё юноша, был на девятом небе от своих успехов. В какой-то момент, повторяя мантру по девять часов в день, он обнаружил, что действительно стал немного здоровее.
Но потом начался затык. Силы Фан Линя, после первичного всплеска, больше не росли. Позже он понял, что это потому что мантра помогала только с Нулевой стадией, но тогда юноша этого ещё не знал. Он подумал на так называемый «предел» в культивации, о котором тоже слышал из рассказов, и который в них пробивали усердием.
Тогда Фан Линь начал культивировать по двадцать часов в день, по двадцать два часа — он весь исхудал, почти не спал, тратил драгоценные часы, в которые обычно выходил на охоту… Юноша бы совсем себя угробил, если бы однажды не потерял сознание от слабости прямо во время очередной сессии, и не понял, что так дальше нельзя.
На следующий день он выбросил книжку и смиренно пошёл лазить в поисках еды.
Это был самый первый раз, когда у Фан Линя разбились надежды. Он пережил тот случай настолько болезненно, насколько это возможно. Но потом с неба свалилась звезда, и надежда воссияла снова на целых три года…
«Второй раз, видимо, будет последним», — проговорил про себя мужчина. Воспоминания о былом счастье, о крахе, который закончился надеждой и светом, лишь для того, чтобы затем померкнуть снова, навсегда, мужчина невольно поддался меланхолии: он ощутил слабость всего своего тела, сонливость; почувствовал, как мерзнет его геморрой, прижатый к холодному полу… Мужчина вздохнул.
— ….Вот тебе мантра: делай девять вздохов, ровно, но не считая, и обращай внимание на потоки воздуха вдоль глотки. Ничего сложно. Ну всё, культивируя, а я пойду посплю — сказал он и поднялся на ноги. — И ты кстати тоже вздремни.
Мая взглянула на него с растерянным беспокойством, кивнула и приобняла своё плечо. Фан Линь посмотрел на неё, прыснул и вдруг спросил:
— А где тут туалет, кстати?
Девочка растерялась, смутилась и показала пальцем направо.
— Ясно, благодарю, — мужчина пошёл в уборную, и Мая отвернулась. Но вдруг он опять обернулся к ней:
— И ещё; вот тебе дополнительный урок. Если не хочешь страдать от геморроя — всегда подмывайся холодной, а лучше ледяной водой, ясно? Всё, иди культивируй мантру.
Девочка стала пунцовой и быстро закивала.
— …Ну и последний совет, раз уж я так разговорился, — мужчина покосился в угол контейнера, в котором их перевозили. Там всё ещё сидел, но уже не играя, а давая отдых пальцам, старик над старой цитрой.
— Ты вроде не глухая, поэтому сомневаюсь, что ты там концерт слушала; хочешь поиграть? — спросил Фан Линь.
Когда он только проснулся, девочка сидела возле «музыканта» и как будто слушала его игру. Но на самом деле потом, по её взгляду мужчина понял, что Мая засматривалась на саму цитру. Дети всегда так делают, когда стесняются что-нибудь попросить: они просто смотрят на желанную игрушку на витрине, пристально-пристально, и надеются, чтобы родители это заметили.
И действительно, ответ ребёнка был категоричен:
— Нет, нет я не… Я… Мне и так хорошо, я не хочу беспокоить… — стала она отнекиваться.
— Не хочешь беспокоить? серьёзно? Это ты мне говоришь? — Фан Линь прищурился и прыснул:
— Значит великому гению докучать можно, а старому бездарю — нет?
Мая отвернулась в пол.
— Иди, не стесняйся. А если откажет, можешь поплакать, — тогда он точно согласится, — сказал Фан Линь с лёгкой издёвкой. Мая замялась, но всё же кивнула. Она поднялась и побрела на ватных ногах к старику. Мужчина же сделал свои дела в уборной и вернулся к своему гнезду. Залезая в него, Фан Линь поглядывал на старика. Тот говорил с девочкой, и та просила его о чём-то. Потом он уступил своё место, и Мая неуверенно присела за цитру.
Фан Линь залез и прикрыл глаза.
А спустя пару секунд зазвучала, тихо, как капли дождя под водой, музыка; сперва неуверенная, лёгкая мелодия, как будто ветер игрался по струнам — потом сильнее, но тоже нежно, словно нежные длинные пальцы ощупывали одну струну за другой, как врач сперва ощупывает пациента вопросами… Мужчина слушал музыку и плавал на её волнах. Потом он приподнял взгляд и увидел девушку в голубом за цитрой, в павильоне на берегу озера, с лицом, спрятанным вуалью. Девушка улыбнулась, и Фан Линь понял, что спит; он тихо, как только мог, чтобы не нарушить сновидение, вздохнул.
24. Все вы теперь наши Рабы
Стоял жаркий полдень, и тёплый ветерок разносил по лугу дурманящий кровавый аромат.
Густая и липкая кровь лежала на траве, в окружении белых разорванных тел.
Су Мьяо окинула их взглядом. Затем она скинула в траву немного пепла со своей сигареты.
— Что скажите? — спросила женщина.
— Хм… — протянула ей в ответ старуха примерно семидесяти лет, одетая в чёрное. Она была совсем немного ниже Су Мьяо и держала свою старую спину удивительно ровно. Седые волосы старой женщины были собраны в пучок на затылке. Старуха посмотрела на кровавый пейзаж и медленно заговорила:
— Кто бы этого ни сделал, он был охвачен яростью…
— Яростью?
— Да, — кивнула старуха и слегка прищурилась. — Сперва он обезглавил этого мальчишку, — она указала чёрной тростью на отрезанную голову, опущенную лицом в землю. — Одним ударом… Потом взял паузу, после которой вырвал позвоночник этого мальчика, — трость переместилась к телу с огромной красной раной на спине, — и перерезал им того, как хлыстом, — а потом переместилась на последний труп, на полноватого мальчишку, ноги которого были отделены от туловища, разливающего на свежий луг свои внутренности.
— …Убийца был в гневе, — заключила старая женщина, снова опираясь на свою тросточку.
— В гневе… — прикрывая свои накрашенные веки проговорила Су Мьяо. — Почему? — спросила она ясным голосом.
— Глупый вопрос, — старуха покачала головой. — Откуда мне знать.
— Прошу прощению, — улыбнулась женщина. — …Все дети принадлежали к клану Лян. Может это был их враг?
— Возможно, — протянула старая женщина, никак не выражая собственного мнения об этой теории.
— Кто-нибудь ещё пропал? — спросила она вдруг.
— Ещё одна девочка, но… С ней есть некоторые странности.
— Странности?
— Она не ученица школы. Не значится в наших списках.
Старая женщина кивнула.
— И ещё… — Су Мьяо раздражённо улыбнулась. — «Он» тоже пропал.
— Вот как… — прошептала старая женщина.
— Будем преследовать?
— Нет, — она покачала головой. — Нас назначили следить за этим мальчишкой, — если он сам ушёл, пусть. Это его право. Мы наблюдатели, а не надзиратели…
— …Действительно. Правда я сама ощущала себя скорее воспитательницей, — Су Мьяо выдохнула и кивнула.
— И это всё, — старуха провела тростью по кровавому полю, — тоже не наше дело. Напиши о нём рапорт. Отправь как дело важности третьего ранга. И собирайся. Мы возвращаемся.
— Третий ранг? — удивилась Су Мьяо.
— Да, определённо… — кивнула старуха, как будто сама себе.
— Но… Почему? — растерялась женщина.
— Из-за запаха.
— Запаха? — Су Мьяо совершенно сконфузилась, и даже позабыла про свою сигарету, которая капала пеплом на зелень.
— Запаха… Здесь пахнет Дао, Дао смерти… — проговорила старуха и провела ногой по траве. И вдруг травинки, несмотря на свою зелёную пышность, посыпалась, как прах. — Кто бы ни был убийца… Он смог потрясти Дао, а значит был способен на Эманацию.
— Эманацию… — удивлённо протянула Су Мьяо, а затем вскинула голова и посмотрела в небеса, где в голубой дымке проглядывался край огромной серой планеты.