В квартире Олениных
После небольшого совещания мы решили сразу же отправиться домой к Олениным, чтобы составить впечатление о месте происшествия. Дворник встретил нас возле арки и проводил до самой квартиры. Снаружи четырёхэтажный доходный дом выглядел неплохо: львиные морды у основания декоративных колонн и балкон с кружевными перилами, зато внутренний двор был окружён грязно-жёлтыми глухими стенами.
Как я догадался, дверь открыл Клим Колосов, муж Марфы, и сделал странный кивок, который одинаково можно было принять и за полупоклон и за нетерпеливое движение головы коня.
– Никого из господ нет дома, – объявил он глухим голосом и, наконец, поднял на нас глаза.
Роста Клим был небольшого, отчего взгляд его упирался нам в подбородки, однако он даже не попытался посмотреть кому-нибудь в лицо. Кроме того, одно плечо у него оказалось выше другого, отчего перекошенная фигура выглядела неустойчиво.
Пётр Евсеевич решил привести слугу в чувство и громким голосом сказал:
– Ты помнишь меня, Клим? Я буду защищать в суде Татьяну Юрьевну.
– Доброго здоровьичка, ваше благородие, – забубнил Колосов. – Но никого из господ…
– Вот тебе, любезный, – Лев Николаевич вложил в руки оторопевшего слуги трость и цилиндр и решительно добавил: – Поговорим в квартире, а не на лестнице.
После этого он так быстро двинулся внутрь помещения, что Клим еле успел отскочить. Мы с Ильским тоже вошли, а я захлопнул входную дверь.
Колосов, всё ещё держа в руках вещи Измайлова, ощупывал наши лица недоверчивым взглядом, и я заметил, что его глубоко посаженные глаза отливали маслянисто-чёрным блеском, как спинка жука. Не успел он избавиться от трости и цилиндра, как мы нагрузили его нашими плащами и пальто.
Клим беспомощно прижимал их к себе и бормотал:
– Но как же мы вас примем, господа?.. – при этом редкие волосы на его голове дрожали, отчего он напоминал одуванчик, застигнутый неожиданным порывом ветра.
– Очень даже просто, – бодро воскликнул Пётр Евсеевич, – у нас есть письмо от Татьяны Юрьевны, предназначенное для Марфы. Где она, кстати?
– Я здесь, – раздался в ответ звучный голос, и из темноты появилась женщина. Она была в чёрной шерстяной юбке и коричневом шушуне, что неудивительно: печь в коридоре не топилась. На голове у неё виднелась белая наколка горничной, совершенно не вязавшаяся с домашним нарядом. В руках она держала подсвечник, и пламя свечи выхватывало из полумрака резкие черты скуластого лица с упрямым маленьким ртом.
Её ничуть не смутил наш напор и, чуть поджав губы, она продолжила:
– Добрый вечер, господа. Нам приятно, Пётр Евсеевич, что вы пришли, но, к сожалению, здесь нет Константина Андреевича.
– На «нет», и суда нет, – благодушно откликнулся Ильский. – Прочитай-ка письмо Татьяны Юрьевны, – он протянул ей листок.
Марфа отдала Климу подсвечник, взяла обеими руками письмо и прочитала его про себя, беззвучно шевеля тонкими губами. Затем, взглянув в глаза Ильскому, произнесла:
– Константин Андреевич…
– Нам не нужен, – оборвал её Измайлов. – Надеюсь, ты признала руку своей хозяйки. В письме написано: «Исполняй просьбы и помогай».
Марфа чуть наклонила голову и продолжила, не меняя тон:
– Вы должны понять, господа, что я присматриваю за домом в отсутствие хозяев, слежу за порядком и не хочу лишиться места. А полиция вообще запретила что-либо трогать, пока не случится суд.
– Ты боишься, что мы что-нибудь украдём? – процедил Измайлов, покачиваясь с пятки на носок и вперив глаза в Марфу. – Или – наоборот – собираешься взять какую-то вещь, сославшись на наш визит?..
– Как вы можете, барин! – вспыхнула Колосова и махнула нелепой наколкой. – Который год мы верой и правдой…
– Тогда прекрати болтать! (Я чувствовал, что Лев Николаевич перегибает палку, но и меня уже стало раздражать препирательство со слугами.) Хозяйка этого дома – Татьяна Юрьевна, и если ты будешь чинить нам препятствия, вылетишь отсюда с мужем сразу же после окончания суда.