– Несомненно. Марфа, ты хочешь, чтобы эти два невинных предмета забрал офицер полиции с помощниками?
Последние слова повергли защитницу господского добра в ужас, и она немедленно согласилась. Перед уходом мой друг заглянул в оставшуюся пару подсобных помещений, и мы степенно удалились, унося в руках непонятную добычу. В глазах Марфы ещё продолжал плескаться страх перед всемогущей полицией, а Клим, как и прежде, стоял неподвижно с канделябром. С начала нашего путешествия и до самого прощания он ухитрился не проронить ни единого слова.
Выйдя на улицу, Измайлов пригласил Ильского к нам отобедать, но тот, сославшись на занятость, отказался.
– Тогда я попрошу вас, любезный Пётр Евсеич, узнать, сколько порошков осталось в каждом пакете с лекарствами: и с надписью «жел.», и с надписью «усп.»
Я еле дождался, когда мы остались одни, чтобы расспросить Льва Николаевича, как нам помогут вышивка и бант с вензелем.
Мозаика не складывается
В коляске, везущей нас домой на Миллионную, я настоятельно попросил Измайлова объяснить, зачем он забрал из квартиры Олениных шифр и вышивку Татьяны Юрьевны. Ответ, которого я так ждал, разочаровал и даже расстроил меня своей обыденностью.
– Дорогой Михаил, – начал Измайлов, покачивая тростью, – нам нужно было точно знать: обманула ли Татьяна Юрьевна присутствующих на последнем ужине, или сказала правду. Теперь мы знаем, что вышивка существует, и можем это доказать.
Сознаюсь, что объяснение выглядело убедительно, но предложение Олениной сходить за вышивкой в разгар ужина мне вовсе не казалось важной деталью.
– Ладно, а шифр: что он объясняет?
– Помните ваше первое впечатление после рассказа Ильского?
Я кивнул, а мой друг продолжил:
– Вряд ли ошибусь, если предположу, что вы спросили самого себя: «Как можно было во время намеренного убийства наделать чёртову уйму ошибок?»
– Вы правы, – согласился я. – Мне пришло в голову, что даже для фантазийного убийства в состоянии аффекта* чересчур много улик.
– Всё верно: в состоянии аффекта человек настолько возбуждён и не контролирует себя, что находится на грани сумасшествия. А Оленина ни на кого не кричала, спокойно сходила за лекарством и даже не пыталась упасть в обморок: на протяжении всей истории самообладание оставалось при ней.
Больше всего меня смутил такой глупый поступок, как личная подпись в артели посыльных. Любой здравомыслящий преступник подписался бы чужим именем. Ещё глупее подписывать своё имя печатными буквами, якобы пытаясь уйти от правосудия.
– Татьяна Юрьевна выглядит слабоумной? – огорошил меня вопросом Измайлов.
– Нет, конечно! – возмутился я. – Она выглядит милой… – и тут же покраснел, понимая, что сказал лишнее.
Впрочем, Измайлов, похоже, не заметил моё смущение:
– Конечно, Михаил. Она не выглядит милой дурочкой, потому что не каждая барышня в состоянии поступить в Смольный институт и получить за блестящие успехи шифр! О чём нам это говорит?..
– М-м-м… О том, что, задумав случайно удавшееся убийство, не говоря уже о преднамеренном, Татьяна Юрьевна не смогла бы сделать столько очевидных промахов.
– И шифр ваше мнение подтверждает, – улыбнулся Лев Николаевич.
Всё же повод для оптимизма мне казался незначительным:
– Мы ведь ещё должны убедить в этом присяжных, и нам будет мешать обвинитель.
Ответ озадачил меня, но был справедлив:
– Для этого, дорогой Михаил, вы учитесь в университете, а Пётр Евсеевич имеет лицензию присяжного поверенного.
От самого Арестантского дома меня терзал вопрос: каким образом существование пушистой кошечки Китти может помочь нам в расследовании?
Отвечая, Измайлов вновь расстроил меня:
– Пока я придержу это в тайне, – вы же любите загадки?
Загадки я любил, но, всё равно, надулся, думая, что сейчас нужно спасать Татьяну Юрьевну, а не интересничать.
Лев Николаевич заметил моё молчание и попытался меня утешить:
– Не хочу вас обидеть, дорогой Михаил: эта линия защиты ещё не продумана мной до конца. Но в самое ближайшее время вы узнаете все детали и закоулки нашего дела. Когда мне приходится искать истину на дне глубоких колодцев, сначала я пытаюсь собрать все факты, обманки и случайности, а затем раскладываю их в голове, как мозаику. Пока узор никак не складывается, потому что слишком много улик, и с каждой нужно разобраться. Но я клятвенно обещаю, что завтра вечером вас будет ждать приятный сюрприз.