История тетрадного листа передавалась студентами из поколения в поколение, как университетский миф. На нём была начертана любимая фраза профессора, которую он неустанно повторял своим воспитанникам. Однажды один шутник сотворил картинку и повесил её на большую доску в аудитории. Пока студиозусы наслаждались карикатурой на преподавателя, он незаметно вошёл и остановился позади них, разглядывая шарж. Присутствующие, заметив профессора у себя за спиной, конечно, испугались и разбежались по рядам, сидя тише воды, ниже травы, но ожидаемый нагоняй не состоялся: экстравагантный наставник аккуратно снял листок с доски и после лекции повесил его у себя в кабинете. Имя художника история не сохранила.
Из среднего ящика письменного стола Николай Трофимович извлёк видавшую виды тетрадь. Видно было, что он пользовался ею, а иногда и пополнял новыми заметками в ходе очередных судебных баталий. Однако в руки мне тетрадь не попала, несмотря на то, что я уже протянул благоговейно раскрытые ладони. Гремин положил её на стол и, упёршись в неё большими пальцами рук, заявил:
– А теперь, голубчик, послушайте мои условия… (Меня бросило в пот). Первое. Я даю вам эту тетрадь на одну ночь, и завтра вы должны мне её вернуть в целости и сохранности.
По истрёпанным страницам было видно, что тетрадь заполнена почти до конца. Это означало, что мне придётся переписывать необходимые советы почти всю ночь! Не успел мой рот приоткрыться в ужасе от масштаба предстоящей работы, как перед носом возник профессорский указательный палец, предупреждающий любые возражения. Условия пользования книгами в университетской библиотеке показались мне сущей благотворительностью.
– Второе. Если вы мне не солгали относительно вашего необъяснимого участия в суде в качестве помощника, вы обязуетесь пригласить меня на судебное заседание.
Этот пункт показался мне весьма симпатичным: дело в том, что в понедельник на лекции по судебному делу был запланирован зачёт по известному вам римскому праву, и меня терзали большие сомнения в том, что я смогу к нему подготовиться.
– Третье. В случае, если вам, голубчик, разрешат выступить в суде, и вы воспользуетесь моими записями в прениях со Штолле, я обещаю вам хорошую оценку по моему предмету. (Кажется, драконовские условия иногда имеют и положительную сторону).
Четвёртое. Если же вы, милейший, решили со мной шутки шутить… («Как можно!..» – пролепетал я.) …я съем вас с кашей!
В эту минуту на обычно тихого и невозмутимого служителя Фемиды было жутковато смотреть: левая бровь взлетела молнией, глаза сверкнули, и даже руки невольно сжались в кулаки. От неожиданности и потрясения кровь запульсировала у меня в висках.
Получив, наконец, в руки вожделенную тетрадь, я было собрался заглянуть в неё, когда меня остановил строгий окрик:
– Пятое! Открывать тетрадь в стенах университета запрещено. Теперь можете быть свободны.
– Премного благодарен, уважаемый Николай Трофимович; до завтра, – в смешанных чувствах я ретировался.
Галерист Гарелин
По возвращении домой мне пришло в голову сыграть шутку с моим прозорливым другом. Результат разговора с профессором Греминым я считал своей несомненной удачей, но Измайлов ни о чём не должен был догадаться. С чрезвычайно озабоченным видом я поприветствовал его в столовой и тут же удивился, заметив, что он одет не по-домашнему, а официально.
– Ожидаются гости?
– Нет, дорогой Михаил, мы сами сразу же после обеда отправляемся в гости к Гарелину.
– Вот как? Значит, вы узнали, где он живёт?
– Нет. Но мне удалось выяснить, где у него галерея – на Большой Дворянской, рядом с Троицкой площадью.
– Как странно всё переплетено, – задумчиво произнёс я. – Это же недалеко от Петропавловской крепости.
– Санкт-Петербург – город совпадений, – негромко сообщил мне Лев Николаевич.
Я взглянул на него, пытаясь определить: шутит он или говорит всерьёз, но Измайлов невозмутимо поглощал жаркое из зайчатины.
– А каковы ваши успехи в университете? – спросил, наконец, Измайлов.
– Всё по-старому, – откликнулся я, прекрасно понимая, что он имел в виду. – Для экзаменов пока рановато.
– Догадываюсь, – лёгкая улыбка тронула его губы. – Я подразумевал просьбу о помощи профессора Гремина.
– А-а, – отозвался я, сделав вид, что только что вспомнил. – Мне удалось получить его записи, которые могут пригодиться в борьбе против Штолле во время нашего процесса.