Здесь и появились два новых персонажа: попутчицей моей матери оказалась чудесная молодая дама, которую сопровождал чопорный господин много старше её. Я было подумал, что это отец или дядя. Он ворчал, что просто безумие выходить за несколько минут до отправки локомотива и тратить деньги на пустоголового лихача. А она ему с улыбкой отвечала, что всё случилось очень вовремя.
Когда встречаются две незнакомых женщины, через мгновение они становятся либо соперницами, либо добрыми приятельницами. Ну, по крайней мере, мне так кажется… Уже через минуту матушка успела рассказать своей новой знакомой, что приехала в столицу пристроить дочку Лидиньку в Смольный институт, что в Череповце её ждёт куча дел и брошенная на произвол управляющего усадьба, и что её второго ребёнка зовут Михаил, он учится на адвоката и пришёл её проводить.
Пока миловидную попутчицу снабжали необходимыми сведениями, я потихоньку присматривался к ней; господин не внушал мне никакой симпатии. Она была ненамного старше меня и сохранила всю свежесть юности. Её пушистые каштановые волосы трогательно завивались на висках, как у девочки. Тёплая улыбка, которой она награждала собеседника, и бархатные карие глаза в тени густых ресниц невольно притягивали взгляд.
«Итак, она звалась Татьяной». Татьяной Юрьевной Олениной, а суровый спутник оказался её мужем – Павлом Сергеевичем. С ней разговаривать было легко и приятно, а он постоянно вставлял недовольные замечания, чем вызывал у меня сильное раздражение. Однако его ворчание не помешало Татьяне Юрьевне рассказать, что она едет к отцу в Вологду.
– Я ведь и сама училась в Смольном! – обрадовала она матушку. – Чудесная была пора. Осенью нас водили на прогулку в парк – весь в разноцветных листьях, а весной мы сходили с ума от веселья и творили разные глупости. То подслушивали у дверей воспитательницы, то бегали «в гости» к подружкам постарше.
Мы с матушкой одобрительно заулыбались, а Павел Сергеевич резюмировал:
– Во всяком обучении и воспитании необходим порядок неотступаемый, иначе моментально начнётся безобразие.
– Это же дети! – возразила матушка, улыбаясь Татьяне Юрьевне.
– Во всяком возрасте порядок нужен… – назидательно забубнил Оленин, но его уже никто не слушал. Матушка подробно рассказала, как они с Лидинькой плакали, прощаясь, а милая собеседница ответила, что женщинам необходимо иногда поплакать, чтобы сбросить душевное напряжение.
Я же думал о её нелепом муже. Странно, но его кожа даже в лучах солнца казалась желтовато-бледной, как пергамент. Павел Сергеевич производил впечатление человека неглупого и проницательного, но всё портили бесцветные глаза. Наверное, в гимназии он хорошо учился, но не слыл силачом, и когда сверстники его обижали, он прожигал их взглядом льдисто-серых глаз. В конце концов, прервав мои мысли, он зачем-то потёр руки и произнёс длинную речь о том, что уже подошло время отправки поезда, и необходимо заранее готовиться к прощанию. В купе тут же появился проводник, будто только и ждал словесного сигнала:
– Дамы и господа! Мы сейчас тронемся. Провожающие, извольте выйти на перрон.
Я поцеловал матушку и, кланяясь Татьяне Юрьевне, ощутил аромат её духов – не удушливо-сладкий, а свежий – травяной. «Какая славная, лёгкая в общении дама!» – думал я уже на перроне, заглядывая в окно вагона и невольно улыбаясь. Рядом, потирая руки, стоял насупившийся Оленин и смотрел на уезжавшую от него оживлённую жену.
– Был рад! – бросил он мне, когда локомотив шумно покинул Николаевский вокзал, пуская в небо клубы паровозного дыма.
– Очень приятно, – откликнулся я, понимая, что мне особенно приятно с ним распрощаться.
Всю дорогу от вокзала до дома меня мучил вопрос: отчего такой замечательной женщине в мужья достался мрачный желчный педант?
Царскосельские скачки
Как ни странно, история нашего с Татьяной Юрьевной знакомства продолжилась тоже на железнодорожном вокзале, но уже – Царскосельском. Спустя всего несколько дней после торжественных проводов матушки Лев Николаевич заметил мне, что скачки – прекрасное времяпрепровождение, особенно, когда не участвуешь в них сам. Я с горячностью возразил ему: мой небольшой опыт жокея говорил об обратном. Измайлов легко отмёл мои доводы объяснением, что мне приходится много учить в университете (это было правдой), а на царскосельском гипподроме мы оба сумеем получить удовольствие без излишнего утомления. Идея была великолепной, возражения – абсурдными, поэтому в воскресенье мы вошли в вагон первого класса и удобно устроились друг напротив друга на широких мягких диванах.