– Титулярный советник господин Миловидов прибыли!
– Какой советник? – недоумённо пробурчал я. – Зачем он пришёл?..
– Писать! – отрапортовал денщик, и я окончательно проснулся.
– Попроси Арину принести кофе… две чашки!
– Будь сделано, – донеслось до меня уже из-за двери.
Стоит заметить, что появлением в доме Измайлова кофе был обязан только мне. Секрет рецепта мой отец привёз с войны 1878 года, когда мы освободили Болгарию от турок**. Потихоньку от маменьки, не признававшей «жидкий дёготь», папа` передал мне его по наследству. Большинство русских по старинке пьёт только чай, однако я убедил Измайлова попробовать кофе из моих рук. Он тщательно продегустировал напиток, потихоньку добавляя в чашку сахар, и в конце концов заявил: «Чай мне нравится больше, но в жизни случаются такие ситуации, когда необходимо выпить кофе». Наученная мной Арина никогда не готовила кофе себе или Даниле, но варила его идеально точно, следуя моим давним инструкциям.
Вновь раздался негромкий стук в дверь; я успел поправить галстук и надеть пиджак, чтобы встретить долгожданного гостя.
– Миловидов. Быстро пишу и подрабатываю, знаете ли, – отрекомендовался он, кланяясь, и зачем-то добавил: – титулярный советник.
– Замечательно, – откликнулся я, не имевший никакого чина. – Гальский. Прошу сюда.
Худощавый, смуглый писарь с курчавыми, чернильно-черными волосами, был похож на итальянского шарманщика. Он действительно оправдывал свою сладковатую фамилию, но его смазливое лицо немного портили по-рачьи выпуклые глаза.
В дверь по законам драматического жанра постучали в третий раз, и разрумянившаяся, казалось, ещё полная кулинарного вдохновения, Арина внесла дымящиеся чашки с кофе, сахар и сливки. На её щеках обозначились очаровательные ямочки, а тёмно-голубые глаза весело блестели. Я с удовольствием вдохнул густой аромат, и поставил одну чашку прямо на бюро, за которое присел Миловидов. Он с недоумением смотрел на агатовую жидкость с мелкими пузырьками у края терракотовой чашки, поэтому я решил его подбодрить:
– Это настоящий турецкий кофе, редкий рецепт. Вас вряд ли кто в Петербурге угостит этим чудом.
По его лицу было видно, что он бы с радостью избежал моего гостеприимства. Подойдя к писарю вплотную, я вкрадчиво произнёс:
– Добавьте сахар и сливки, и вы не сможете оторваться…
Под моим настойчивым взглядом Миловидов медленно всыпал половину ложки сахара и осторожно капнул сливками, оставив светлый след на поверхности. Затем медленно поднёс ко рту и, закрыв глаза, отпил.
– Горько.
– А вы ещё сахара, – подсказывал я, – и сливок можно побольше.
Писарь капнул ещё сливок и добавил сахар.
– Слаще… – последовал диагноз.
– Конечно, – обрадовался я, – с сахаром всегда слаще. Вы знаете: очень бодрит. Через десять минут вы себя не узнаете!
Юноша медленно допил кофе, поблагодарил, закусив Арининым печеньем с кедровыми орешками, и мне показалось, что в его глазах заплясали искры. Он принялся доставать что-то из чёрного портфеля шагреневой кожи, а я заметил, что мы в комнате не одни: Хералд дымчатым облаком растёкся по глади подоконника. Словно только что обнаружив наше присутствие, он приподнялся, лениво потянулся и лёг на другой бок, продолжив упоённо игнорировать окружающую действительность. Впервые в жизни мне захотелось быть котом, но кофе уже встряхнул меня.
За это время писарь успел достать из портфеля стопку бумаги и длинный тёмно-зелёный бархатный футляр. Похоже, и к своей работе этот славный малый относился с несвойственным чиновному Петербургу азартным вдохновением. Я с нетерпением ждал; мой гость откинул крышку футляра и достал из него… перо! Не перьевую ручку, которую сейчас встретишь повсюду, а настоящее гусиное перо с белым пухом у основания. Затем малюсеньким ножичком он зачинил перо и быстро взмахнул им, отчего воздух рассекли звуки: «Фшть-фшть!» Вполне удовлетворённый делом своих рук, он торжественно объявил: «Я готов».
Мне было интересно взглянуть на его работу, тем более, что подвернулся очень подходящий момент.
– Заглавие, – произнёс я, сразу почувствовав себя учителем словесности на диктанте. – «Записки юриста». – Название для очерков Гремина я придумал сам, тем приятнее мне было увидеть его воплощение на бумаге. Буквы стояли точно посередине писчего листа, и хотя были лишены каллиграфических изысков Татьяны Юрьевны, выглядели превосходно и, что самое главное, легко читались. Пришёл черёд афоризма, который мне очень понравился: