Измайлов немножко помолчал для пущего эффекта и заключил:
– Теперь мы всё знаем про лекарства.
Всю оставшуюся дорогу мы смеялись над выдумкой и шпионскими талантами Егора Федотыча.
Вернувшись с неслёзных проводов Измайлова, я натолкнулся в коридоре на Арину, которая сходу принялась жаловаться, но начала это делать очень издалека:
– Вот, полюбуйтесь, Михаил Иванович. (Я принял позу внимательного слушателя). Мальчика вашего я покормила. На ужин, между прочим, была утка в бренди под вишнёвым соусом. А ещё был крюшон – с кусочками груши, апельсина и персика (я невольно сглотнул слюну). Когда мальчик наелся и пошёл в комнату, этот охальник на него напал!
– Какой охальник? – изумился я, представляя Данилу, подкараулившего писаря за дверью. Тут уж Арина выпучила на меня глаза в недоумении:
– Как это «какой»? – Хералд – котяра наглая.
– Какое прекрасное определение! – подумалось мне. Дело в том, что Арина была единственным человеком в доме, который мог говорить о Хералде, всё что угодно: кот обожал её, полагая, вероятно, что она работает кухаркой в кошачьем раю.
– Ладно, сейчас разберёмся, – пообещал я без особого энтузиазма, отправляясь в гостиную.
От меня не укрылось, что Миловидов при моём появлении как-то дёрнулся. Скорее всего он ожидал, что злобный Хералд войдёт вместе со мной, но кот благоразумно исчез из человеческого поля зрения.
– Немного взволнован, знаете ли, – изрёк Миловидов, крепко прижимая к себе футляр с драгоценным пером. Он говорил довольно сбивчиво, но понятно:
– Очень вкусно. У Вас готовят, как в Версале! (Мне показалось, что писарь никогда не был в Версале, но счёл излишним уточнять). Я только вернулся и стал открывать футляр, как ваша кошка прыгнула на бюро и пошла ко мне навстречу. По столу. Я из принципа не стал открывать футляр: там моё счастливое перо. Тогда она спряталась под столом, прокралась ко мне за спину и изо всех сил прыгнула мне на плечи! – Последние слова писарь почти прокричал, интонационно выделив слово «прыгнула!»
Он замолчал.
– А дальше? – поинтересовался я.
– А дальше на мой крик пришла ваша кухарушка (он так и сказал) и выгнала кошку.
– Ей влетит, – успокоил я его. – Крепко… Кошке, я имею в виду.
Наконец, юноша пришёл в себя, и мы продолжили: кто диктовать, кто писать. Мы уже заканчивали, когда я нашёл в тетради Гремина страницу, посвящённую… Штолле. Странно, что я не заметил её раньше.
«Умён, расчётлив, безжалостен. Выиграл 97 процентов дел, закончившихся обвинением.
Во время судебного процесса Штолле охватывает азарт. В жизни – пресный человек, близких друзей нет. Думаю, что в суде представляет себя вершителем судеб. Ловкий импровизатор. Цель – любой ценой выиграть процесс.
Рассказывают, что один ранее судимый решил отомстить своему обвинителю. Прокрался в здание суда под видом зрителя, а потом напал на Штолле в пустынном коридоре. «Молись!» – приказал злоумышленник, угрожая ножом. Заложник знаком показал, что не может говорить, пока его держат за глотку. Преступник доверчиво отпустил горло пленника, а тот заорал ему в лицо: «Виновен!», после чего вырвался от потрясённого злодея и сбежал. Обвинённого при попытке покушения на убийство там же и поймали».
Меня впечатлила героическая история с покушением, однако и огорчила: человека с таким присутствием духа сложно обыграть в войне нервов. А ещё стало понятно, что профессор Гремин считает Штолле своим личным врагом.