– Ничего страшного, дорогой Михаил, зато теперь у нас в доме есть масло, которое вы любите с детства. (Вот как с ним разговаривать, если он угадывает ход моих мыслей?) А сейчас я открою вам наши планы: завтра мы идём охотиться на свидетелей защиты!
Я невольно усмехнулся:
– Уж не записки ли Гремина натолкнули вас на эту мысль?
– Конечно, они.
– У меня хорошая память, – нахмурился я. – Гремин не писал об охоте на свидетелей.
– Ну, как же, – приподнял брови Измайлов. – «В этом случае требуется подкинуть новые улики, чтобы все взглянули на ситуацию иначе», – процитировал он.
– Здесь речь идёт о новых уликах…
– А кто их нам подкинет? – хитро прищурился мой друг. – Охота начинается!
брат великого русского художника Верещагина* – Василий Васильевич Верещагин – художник-баталист, принимавший участие в присоединении Туркестана к Российской империи. Погиб на русско-японской войне вместе с адмиралом С.О. Макаровым при взрыве мины. Самая известная картина – «Апофеоз войны».
Николай Васильевич Верещагин – «отец вологодского масла» и старший брат Василия Васильевича.
Охота на свидетелей
Ещё пять дней назад мне казалось почти невозможным успеть подготовиться к суду над Олениной и выстроить убедительную линию защиты. Представьте мои ощущения, когда до рокового дня оставались только суббота и воскресенье! Пётр Евсеевич Ильский, похоже, относился к своей работе философски, а может, просто жил согласно девизу, который так любит повторять граф Толстой: «Делай, что должно, и будь, что будет»*. Я же никогда не чувствовал себя фаталистом, поэтому вы поймёте моё неумолимо нарастающее к понедельнику волнение.
Полный тёзка нашего графа-писателя Измайлов обладал удивительной способностью в ожидании кульминации событий становиться всё более хладнокровным и рассудительным. В этом он был полной противоположностью мне – человеку с нормальным темпераментом. Однако он сумел слегка приободрить меня, заявив, что мы не будем искать ветра в поле, а найдём и выдвинем против свидетелей обвинения своих очевидцев. Лев Николаевич заявил, что первым в нашем списке будет Клим Колосов, которого мы сможем допросить, если показания Марфы в интерпретации Штолле навредят Татьяне Юрьевне.
– Вы считаете, что можно просто обернуть свидетельство Клима в нашу пользу? – уточнил я.
– Конечно! – усмехнулся Измайлов. – Это же ваша с Ильским работа.
Такой поворот мне не понравился, но я промолчал, потому что, в конце концов, это был пусть и мизерный, но шанс, помочь Олениной. Повестками в суд Пётр Евсеевич нас обеспечил, а вписывать фамилии в пустые строки – дело нехитрое.
Марфа Колосова
Дверь в квартиру на Николаевской восемнадцать открыла Марфа и уставилась на нас, ничуть не скрывая своего неудовольствия. Казалось, мы вернулись в прошлое: Колосова так и осталась в нелепой наколке на голове и в той же самой одежде, что и несколько дней назад; так же плотно был сжат упрямый рот.
– Помнишь нас, голубушка? – вопросил мой друг утвердительно. (Не знаю, как это ему удаётся, но на такую интонацию существует только один ответ – «Да»).
– Помню, как же. Доброго здоровья, господа, – очнулась Марфа, – и выдала реплику из прошлого: – Никого из господ нет дома.
– А нам нужен твой муж, Клим. У нас к нему разговор и повестка в суд.
Тут Колосова сильно разволновалась и попыталась оградить своего супруга от влияния таких страшных людей, как мы с Измайловым:
– Что же вы пугаете, господа?.. Константин Андреевич приказал никого из посторонних в дом не пускать.
– Молчать! – гаркнул Лев Николаевич так, что экономка отшатнулась. – Мы не посторонние, а представители судебных властей, ясно? А может, ты укрываешь мужа, как разбойника или убийцу? – Колосова только помотала головой, с видом человека, очутившегося в кошмарном сне. Она походила на марионетку, у которой обрезали нити. – Константин Андреевич не хозяин здесь, а временный опекун, разумеешь? Когда Татьяна Юрьевна вернётся, она спросит у него отчёт за каждую копейку, потраченную в её отсутствие.
Разбитая наголову Марфа не могла прийти в себя; больше всего её потряс не вызов мужа в суд, а то, что у любимого ею Константина Андреевича будут требовать отчёта. Она попыталась заискивающе перехватить взгляд Измайлова и осторожно произнесла: