– А она точно вернётся?..
– Она обязательно вернётся! – рявкнул я, жутко раздражённый канителью, которую опять развела вредная баба. – Зови, не мешкая!
– Кли-имушка! – заблажила она неожиданно тонким пронзительным голосом, отчего тени от свечи задрожали на тёмных стенах. – Кли-им! До тебя пришли!
Колосов осторожно появился из-за двери, и мне почудилось, что он слегка облысел со времени нашей последней встречи. Он с поклоном подошёл вплотную, уставившись на наши подбородки, и тут я заметил, что в коридор вбежала Китти. Мне подумалось, что она или выросла с понедельника, или ранее на кровати показалась мне меньше. Вероятно, в отсутствие хозяйки Китти ощущала себя полноправной главой дома: она неторопливо приблизилась к нам, неся пушистый хвост торжественно, как полковое знамя, оглядела нас, поведя рысиными кисточками на ушах, и вдруг прошла совсем рядом с ногами, нежно, но крепко прижимаясь меховым боком. От такого неприкрытого доверия у меня невольно потеплело на душе: возможно, кошка почувствовала, что мы – настоящие друзья её любимой Татьяны Юрьевны.
Лев Николаевич, в отличие от меня, не терял времени даром:
– Принеси-ка прибор, Клим: перо и чернильницу. Так. Теперь распишись в получении повестки – вот здесь. А сейчас слушай: в понедельник ты обязан явиться в суд вместе с Марфой, – она знает и место, и время. Неявка повлечёт за собой административную ответственность!
Думаю, что даже не грозный тон, которым это было сказано, а непонятные слова «административная ответственность» оглушили супругов Колосовых. Клим молча забрал у жены подсвечник, а та причитала, не в силах справиться с обрушившимися на её голову несчастьями:
– Как же мы дом-то бросим, что Константину Андреевичу скажем?
– Встретитесь с Константином Андреевичем там же, в суде, и скажете, что оставили квартиру на попечение Китти, а она позаботится о жилище до вашего возвращения, – «успокоил» её Измайлов.
Я невольно взглянул на кошку, чей довольный вид, казалось, говорил: «Не извольте беспокоиться, – судитесь, сколько нужно».
Клим Колосов
К следующему визиту надо было подготовиться, и с этой целью по дороге домой мы зашли в магазин шляп и купили дамскую шляпную картонку. Белая, с румяными розочками по бокам, она была перевязана сверху большим коричневым бантом. Этот бант мне не понравился, о чём я тут же сообщил Измайлову, но он объяснил, что нелепый на первый взгляд коричневый цвет обязательно привлечёт внимание нашего субъекта (думаю, эти словечки остались у него со времени военной службы). Собственно субъектом была Елена Аристидовна Смородина – супруга беспутного оленинского приятеля, к которому после слов Татьяны Юрьевны о его гнусных поступках, я чувствовал искреннее отвращение.
Елене Аристидовне я заочно сочувствовал, хотя и ни разу с ней не встречался, – в этом-то и была сложность нашей миссии. Конечно, я мог бы, как помощник адвоката, прийти к ней домой и вручить повестку в суд, надеясь, что она не найдёт повода её проигнорировать, сославшись на недомогание. Но в этом случае у нас не получилось бы доверительных отношений со свидетелем: скорее всего, участие в процессе показалось бы ей досадной помехой в размеренном течении жизни, а мы вызывали бы у неё одно лишь раздражение.
Лев Николаевич на полном серьёзе сообщил мне, что госпожу Смородину, как и любую женщину, должны интересовать наряды, сладости и разные изящные пустячки, вроде коричневого банта на шляпной картонке. Это суждение глубоко меня задело, и я попытался вступиться за честь прекрасных дам, однако Измайлов пояснил, что интерес к ярким предметам вовсе не мешает дамам иногда совершать великие поступки:
– Дорогой Михаил, я никогда не забываю о том, что Гипатия Александрийская** почти две тысячи лет назад изобрела астролябию, несчастная Жанна д`Арк спасла Францию, мадам Николь Клико*** придумала способ производства розового шампанского, а Елена Мрозовская стала первой русской женщиной-фотографом.
Этот аргумент меня потряс: сам я не мог забыть такие интересные подробности, поскольку, за исключением несчастной Жанны д`Арк, слышал о них впервые в жизни.