Штолле и вправду было не узнать: походка его сделалась лёгкой, глаза прощупывали зал, рука с зажатым в ней листком подкрепляла речь эффектными жестами, так что внимание присутствующих полностью сосредоточилось на белом прямоугольнике. Листок бумаги «устранял помеху», превращался в «убийственное письмо» и указывал на «заманчивую дорогу к богатству». Что и говорить: обвинитель изобразил обвиняемую бессердечной стяжательницей, да ещё и любительницей сомнительных развлечений. Напоследок он сделал вид, что до глубины души потрясён коварством современных нравов, и медленно и скорбно вернулся на своё место, притягивая внимание взбудораженных зрителей.
Настал черёд Ильского. Пётр Евсеевич не мог сравниться с оппонентом в ловкости рук, но говорил весьма убедительно и достойно:
– Ещё Спаситель упреждал нас от скорого суда. Господин обвинитель поставил в вину моей подзащитной привлекательность, хотя мы здесь, как будто, обсуждаем поступки, а не внешность. Но я думаю, что в жизни всем нам гораздо приятнее общаться с симпатичной женщиной, а не с крикливой ведьмой (в зале раздались лёгкие смешки). Не спешите, дамы и господа, судить эту женщину за недоказанное убийство, считая, подобно господину обвинителю, что она от жадности не могла долго ждать. На протяжении четырёх лет совместной жизни она не торопилась убивать супруга, не имела долгов на стороне и не страдала от отсутствия денег на платья и походы в театр. Итак, я прошу вас: будьте милосердны и не идите на поводу у поверхностных выводов. Красота – не порок, а кажущаяся простота этой драмы – обманчива.
По-моему, Ильский держался прекрасно. Даже я, знавший основные идеи его выступления, отметил душевность вступительной речи и несколько чувствительных уколов в сторону противника. Впрочем, только лёгкая усмешка пробежала по губам Штолле. К сожалению, мальчишки-газетчики при участии Смородина сделали всё, чтобы якобы независимые присяжные пришли в зал заседаний настроенными против Татьяны Юрьевны.
Обвинение вызвало своего первого свидетеля – Марфу Колосову. Узкая шляпка с подвязанными под подбородком лентами выглядела на ней нелепо, а какие-то чёрные ландыши на полях подрагивали, когда владелица резко поворачивала голову. Во время присяги на Библии Марфа боязливо повторила слова клятвы и торопливо перекрестилась. Штолле в этот раз прикинулся её заботливым другом. Он облокотился на кафедру, сочувственно поглядывая на экономку и всем своим видом показывая, сколько пришлось пережить бедной женщине, хотя она всего лишь излагала обычный ход событий. Дойдя до сцены приёма лекарства, Марфа сообщила, что Оленин, падая, разбил бокал с вином. Она промокнула глаза платком со словами: «Это было ужасно, ужасно…», а Штолле трагически кивнул головой, как будто потеря хрустального бокала жутко его потрясла.
Далее Марфа поведала, как прибыл доктор Рейль и оставил на ночь сиделку. Утром сиделку сменила Татьяна Юрьевна, а позднее была душераздирающая сцена, когда Оленина, стоя над неподвижным телом мужа, вновь послала за доктором. Рейль вызвал полицию.
– Обвиняемая говорила что-нибудь о полученной ею записке? – вкрадчиво поинтересовался Штолле.
– Нет, – замотала головой Марфа, отчего ландыши на шляпке лихорадочно затряслись. – Я узнала об этой записке от мужа, потому что он открывал дверь…
– Стоп! – прервал её Штолле. – Это мы обсудим позднее. Свидетель ваш, – сказал он, обращаясь к Ильскому.
Пётр Евсеевич отказался от перекрёстного допроса,предупредив, что оставляет за собой право провести его позже.
Следующим выступал полицейский урядник Ириней Локтеонов – тучный малый, с громкой одышкой. Поясной ремень с бляхой впивался в его обширное брюхо, но взгляд был смышлёный. Он сообщил, что приехал по вызову для расследования обстоятельств смерти Оленина вместе с дежурным криминалистом, который подтвердил выводы доктора Рейля.
Ириней Локтеонов
– Как объяснила смерть мужа обвиняемая? – заинтересовался Штолле.
– Она рассказала, что утром посыльный принёс письмо, адресованное мужу.
– Так…
– Оленина из-за письма хватил удар, и обвиняемая вызвала врача. Ну-у… сердечные дела, знаете ли… (фраза прозвучала довольно двусмысленно).