– Вы давно работаете у господ Олениных? – спросил он Марфу, перебирая пальцами перед животом.
Чёрные ландыши на шляпке экономки грустно поникли, но сама она выглядела, как клубок нервов.
– Не помню уже, как давно мы у Павла Сергеича. Ещё и матушке его прислуживали, то есть, я прислуживала, до замужества. Мы очень стараемся…
– Да-да, наверное, – нетерпеливо прервал её Кузин. – Припомните, часто ли ссорились господа? – он резко развернулся к публике, успев поклониться мимоходом Гедеонову. – Слуги многое замечают.
Марфа завертела головой в панике, поглядывая то на Штолле, то в сторону Татьяны Юрьевны.
– Мы не приучены на господ наговаривать…
– Вот что, милейшая: вы находитесь в суде под присягой и извольте отвечать, когда вас спрашивают, – в глуховатом голосе Кузина послышались металлические нотки.
Ландыши на шляпке тревожно задрожали, но Марфе пришлось смириться с положением, в которое она попала.
– Они ссорились… только иногда.
– И вы были тому свидетелем?
– Случайно. Я не подслушивала, никогда. Мы не подслушиваем… – поспешно уточнила Марфа.
– Никто вас в этом не обвиняет, – успокоил её Кузин, мягко отметая ладонями подозрения. – В чём была причина ссор?
– Не знаю, – твёрдо сказала экономка. – Не обучены подслушивать.
– Однако, ссоры, всё же были. – Пальцы опять заплясали перед животом, и руки пришлось спрятать в карманы. – Припомните: скоро ли супруги мирились?
Марфа решила реабилитироваться в глазах хозяйки и принялась честно вспоминать:
– Обычно скоро. Несколько раз очень быстро отходили из-за каких-то пустяков, иногда – подольше, и только однажды долго сердились, не разговаривали даже.
– И это было недавно.
– Не очень… Не помню, – спохватилась Марфа, но было поздно.
– Не лгите под присягой! – постучал костяшками пальцев по кафедре Кузин. – Недавно?
– Недавно, – пролепетала экономка.
Помощник обвинителя повернулся к залу, не обойдя поклоном судью, и скрестив руки на груди, поведал, что, по словам свидетельницы, Оленины несколько раз ссорились и особенно сильно – перед смертью мужа. В заключение Кузин назидательно поднял вверх указательный палец, чтобы все запечатлели в памяти этот момент, и кивнул в сторону Ильского со словами: «Ваши вопросы; я закончил». Пётр Евсеевич заявил, что вопросов к свидетельнице не имеет, а защита вызывает Клима Колосова.
Марфа со скорбным лицом сошла с кафедры, бормоча в сторону Татьяны Юрьевны: «Я не виновата, он заставил». Кузин, победно поигрывая цепочкой от часов, торчащей из жилетного кармана, вернулся на своё место, Штолле одобрительно ему кивнул.
Думаю, что Клим измучился сидеть в ожидании вызова. Во время перерыва на обед мы встретили его в коридоре, – он сидел на скамье в каком-то равнодушном оцепенении и, похоже, не заметил нас. С недовольным видом Колосов принял присягу и взобрался на свидетельское место, отчего стала ещё заметнее различная высота его плеч и несимметричность фигуры.
Пётр Евсеевич очень осторожно начал разговор:
– Господа Оленины ругались между собой в вашем присутствии?
– Нет, конечно… – и Колосов вдруг осёкся и поправился: – Бывало.
– Бывало, что ссорились, или бывало, что ссорились в вашем присутствии? – уточнил Ильский.
Стало заметно, что Клим смешался.
– Бывало при мне, но редко.
Неожиданно раздался лёгкий стук, и точно к ногам Ильского подкатился карандаш. Лев Николаевич встал со своего места и, извиняясь и кланяясь судье, публике и присяжным, забрал карандаш и вернулся. Я догадался, что подобное странное поведение моего друга вызвано чем-то необычайным, и спросил шёпотом: «Что случилось?» Измайлов тихо ответил мне, что Клим смотрит на Марфу, сидящую недалеко от Штолле, – пришлось шепнуть пару слов Петру Евсеевичу. Последующие события всё объяснили.