– Пойдёмте, я всё вам расскажу.
Мне нравятся самостоятельные женщины, но в тот момент она поставила меня в тупик.
У самых касс наши знакомые нас догнали.
– Татьяна, будь благоразумна… – начал артподготовку Павел Сергеевич.
– Тс-с-с! – ответила ему супруга, прижав палец к губам, чем совершенно его обескуражила. – Мы играем по системе.
Она, наконец, просветила меня, что мы – заложники придуманной мной системы новичков – ставим одинар на тройку и последовательность один-три. Меня смутило, что номера идут как-то очень близко друг к другу, но новичком и вероятной любимицей Фортуны была она, так что мне пришлось согласиться.
Измайлов и Оленин разошлись во мнениях: первый, окрылённый успехом, поставил на девятку, а Лев Николаевич решил попытать счастья самостоятельно и купил билетик с номером «семь». Кстати: оба этих номера были в четвёрке, из которой выбирала Татьяна Юрьевна, что меня взволновало.
Мы сели на свои места, и я ощутил напряжение, исходящее от моей ученицы – даже кончики перьев на её шляпке нетерпеливо подрагивали.
Гипподром слегка оживился после первого заезда: уже появились победители и разочарованные, да и скованность приличиями немного прошла. Публика разговаривала в полный голос; многие пытались объяснить соседу, почему их выбор – безусловно, самый верный, и сосед ещё будет кусать локти, когда поймёт, что к чему.
Единицу звали Шталмейстер***, а тройку – Зарница; не удивительно, что мы с Олениной выискивали их взглядом у старта. Громыхнул выстрел, и скакуны побежали.
– Гектор! – пискнул кто-то на нижней трибуне.
– Шталмей-сте-ер! – заревел над нами истошный бас.
– Липка-Липка-Липка-Липка! – прыгали в такт у барьера два студента.
– Помолчите со своей Липкой! – прошипел кто-то рядом, и я с удивлением увидел возмущённое лицо Татьяны Юрьевны.
Стартовали неровно и сразу поделились на две группы – лидеры и отстающие. Больше всего меня беспокоила Зарница, бежавшая во второй группе, правда, совсем не напрягаясь. Шталмейстер скакал в первой группе, но одинаром мы его не играли, а в последовательность без Зарницы он не попадал. Начало получилось нервное.
Павел Сергеевич старательно тёр руки и приговаривал, словно звал к себе:
– Гектор, Гектор.
Лошади проскакали мимо трибун, и отстающих стало меньше; Зарница, не торопясь догнала основную группу, но всё ещё была далеко от лидера. Шталмейстер бежал не то на четвёртом, не то на пятом месте. Лидером оказался Кардинал, на которого поставил Лев Николаевич. Сейчас я ему отчаянно завидовал.
– А я вам говорил, что я вам говорил?! Кардинал всех обставит, – тянул за рукав соседа почтенный господин в невысоком цилиндре. Его приятель глядел в бинокль и одновременно пытался вытащить рукав из цепких пальцев.
– Ме-ейстер! – проревела над нами иерихонская труба.
– Бейся, Гектор! – ответил ей снизу знакомый тенор.
Кардинал шёл первым, но на повороте его стали потихоньку нагонять. В основной группе всё смешалось, и пока трудно было понять, кто на каком месте. Удивляла Зарница: она шла по широкому внешнему кругу, но не отставала, а на повороте обошла Липку под номером шесть.
– Липка-Липка! – бесновались студенты. Вместе они напоминали угловатого верблюда, бежавшего к финишу.
– Зарница, миленькая! – шептала Оленина, умоляюще сжав кулачки.
– Кардинал! – вскрикнул вдруг Лев Николаевич. В это мгновение Кардинала обошёл Гектор.
– Давай! – взвизгнул тенор.
– Гектор, Гектор, – потирал руки радостный Оленин.
– Ме-ейстер! – не сдавался бас.
Лидеры пронеслись рядом с «трибунами для бедных»; там тоже бушевали страсти, но волны криков с нашей стороны всё заглушали.
– Зарница!!! – подскочил я.
– Беги, Зарница! – вскрикнула чайкой Татьяна Юрьевна.
Наша Зарница вышла на третье место.
– Бейся, Гектор, – верещал тенор.
– Липка-Липка!! – скакали у барьера измождённые студенты.
Липка ушла на пятое место.
– Штал-мей-стер-чик! – рявкал бас.
Шталмейстер уверенно обогнал Кардинала.
– Видели, видели?! – прыгал от радости сосед господина в низком цилиндре. – Зарницу видели? – его приятель застыл, наблюдая гибель лидера.
– Давай, родная! – подбадривал я тройку, которая невозмутимо оставила позади себя Кардинала.
– Дерись, Гектор! – сиплым баритоном вдруг выдал Оленин.