– Дело в том, – Пётр Евсеевич нарочно принял вид учителя, растолковывающего азбучные истины ребёнку, – что доктор Рейль исследовал остатки порошка на дне стакана. Если бы он взял на пробу жидкость из ещё не выпитого раствора, результат был бы другой.
– О чём вы? – возмутился обвинитель.
– Порошок не сразу растворяется в воде, а покойный, скорее всего, выпил его немедленно, залпом. Доктор исследовал ту часть, которая не успела раствориться, поэтому и пришёл к выводам о повышенной концентрации лекарства. (Я взглянул на Рейля: его лицо выражало изумление, однако он не собирался возражать открывшемуся обстоятельству).
– Это сплошные допущения, – раздражённо парировал Штолле. – Сначала – лишняя доза успокоительного, потом – безумная кошка, и наконец – волшебные прыжки пакетика.
– Тем не менее, наши допущения – цепь жизненных обстоятельств, которые могли существовать на самом деле. Жизнь состоит из случайностей; разве могли мы предположить, что господин Оленин накануне суда даст интервью газете, утверждая, что наша подзащитная, безусловно, виновна, и тем самым окажет давление на присяжных?
Удар был чувствительным, но прокурор не сдавался:
– Письмо! Вы убеждали нас, что обвиняемая не посылала его. Тогда кто же его отправил? Этот факт вы не спишете на допущения.
– Конечно, вы правы, – озадачил соперника адвокат. – У каждого существуют свои недоброжелатели, и порой некие подлые люди пытаются нас уязвить наговорами на близких. Кое-кто мог прислать записку из шалости, а кто-то мог настолько невзлюбить супругу Павла Сергеевича, что решил опорочить её анонимкой; и этот человек не случайно подписался чужой фамилией. (Я посмотрел на Смородина, однако тот сделал непроницаемое лицо). Письмо вообще не связано со смертью Оленина, – оно сродни кирпичу, который внезапно падает на голову несчастного.
Стало заметно, как Штолле хочется возразить, но у него не было аргументов. Поэтому он процедил: «Послушаем вашу следующую версию», и сел.
Пётр Евсеевич чуть помедлил:
– Хочу подчеркнуть, что лично я склоняюсь к первой версии, вторая же подразумевает убийство. И состоит она в том, что лекарство подменили.
Успокоившийся было прокурор опять вскочил, словно его дёрнули за верёвочку, как марионетку:
– Да кто, помилуйте… кто мог подменить порошок, кроме обвиняемой?
– Кто угодно, – непреклонно возразил Ильский. – Вы упустили из виду, что все жилые комнаты в доме Олениных были открыты, чтобы кошка могла свободно заходить в них («Опять эта кошка…» – простонал Штолле, хватаясь за голову). А ещё вы забыли, что отхожее место находится в конце коридора, и, стало быть, любой из присутствующих на вечере мог под благовидным предлогом покинуть общество и зайти в комнату Павла Сергеевича. Я также напомню вам, что о болезнях Оленина знали все, поскольку были близкими знакомыми семьи, не стоит забывать и о слугах.
Штолле медленно поднялся, предвкушая сокрушительный выпад.
– Допустим, что двери комнаты Павла Сергеевича были открыты для кошки. Допустим, что гости и слуги имели возможность зайти в неё. Но как вы объясните тот непреложный факт, что обвиняемая по вашей же версии взяла из пакета с надписью «желудочное» другой порошок? Или опять всё спишете на кошачью неловкость? – он хищно усмехнулся.
– Нет, – покачал головой Ильский. – Поскольку речь идёт об убийстве, мы обойдёмся без допущений. Павел Сергеевич не первый раз принимал лекарство после обильной еды; зная это, злоумышленник оставил на столике свой пакет с надписью «жел.», – внутри него лежали только дозы с хлоралгидратом натрия. Поэтому Татьяна Юрьевна из любого пакета достала бы успокоительное.
– И куда же делся этот убийственный пакет? – уже без прежнего азарта спросил прокурор.
– Воспользовавшись замешательством, вызванным дурнотой хозяина, убийца снова зашёл в комнату, заменил пакет и вернулся к обществу.
– А если бы его поймали за этим занятием?
– Он сказал бы, что ищет лекарство, чтобы помочь несчастному…
– Вам бы только преступления организовывать, – угасшим голосом пробормотал Штолле.