Для того чтобы получить хорошую работу в газете, в то время необходимо было иметь неплохие связи. Перкинс знал сына главного редактора «New York Times», но это знакомство было настолько же обременительным, насколько и полезным. Задания ему выдавал не главный редактор, а рядовой, и среди журналистов у него были свои любимчики. Максу поручили «срочные» события, и он стал одним из тех репортеров, которые ошиваются в офисе с шести вечера до трех ночи в ожидании известий о самоубийствах, пожарах и прочих ночных происшествиях. Три месяца Перкинс просиживал ночи напролет, пялясь на редактора и размышляя о том, знает ли этот тип, что газетенка платит ему 15 долларов в неделю?
Позже Макс занялся полицейскими репортажами, которые включали в себя все: от убийств в Китайском квартале до скачков цен на аренду в нижнем Ист-Сайде.
В скором времени Макса все же включили в штат «Times», потому что город потрясла его история о столкновении судна S. S. Republic с маяком на острове Нантакет и о финальной предвыборной речи Уильяма Дженнингса Брайана в «Медисон-сквер-гарден».
Макс брался за любое рискованное дело. Занимаясь одним расследованием, он оказался на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. В другой раз он сопровождал гонщика Джорджа Робертсона в его рекордном пробном заезде на шестьдесят миль в час в локомобиле № 16. Но все же лишь немногие его истории смогли подобраться к главной полосе ближе, чем статьи на социальную тематику.
Он наслаждался своей независимостью и вечно шутил о суровой жизни в холодной квартирке: «Мне приходилось пробираться в Гарвардский клуб, чтобы принять ванну». Несколько лет спустя, разговаривая с одним из студентов Коупа, он сказал, что рано или поздно наступает момент, когда человек «впитывает в себя навыки газетчика, и это ломает его. Совершенно очевидно, что непритязательность и скорость, с которой должен писать журналист, губительна для любой формы более высокого слога. Я думаю, что тут все дело в интересе, который репортер питает к событиям, которые на самом деле не имеют особого значения. Он диктофон, и ничего более. Он не копает слишком глубоко». Макс был все еще заинтересован в том, что сам назвал «одной из тех профессий, деятельность которой связана с самым востребованным товаром – словами». Но работа журналиста и привязка к срокам его утомляли.
Во времена работы в «Times» он часто виделся с Луизой Сандерс – девушкой, с которой познакомился на танцевальных уроках в Плейнфилде несколько лет назад. Луиза была из очень известной в городке семьи. Как она однажды написала, «ее мать была очень красивой, куда более красивой, чем все остальные матери в местечке, где они жили». Отец Луизы, Уильям Лоуренс Сандерс, занимался политикой, инженерией и бизнесом. Будучи другом Вудро Вильсона, он дважды избирался на пост мэра Плейнфилда. После приобретения патента на более чем дюжину своих изобретений, основанных на экспериментах со сжатым воздухом, он стал президентом корпорации «Ингерсолл-Рэнд». Отец Луизы всегда хотел научить двоих своих детей «ценить деньги» и во всем стремился к «практичности».
Каждую Пасху Сандерсы отправлялись в церковь. Луиза нежно любила эту традицию, особенно запомнилась Пасха 1890 года, когда ей досталась исключительно прелестная шляпка. Она была из темно-зеленой соломки и украшена венком из листьев и крошечных бутонов роз. В ту Пасху она впервые осознала, что такое церковь, когда увидела, как сияют серебряные звездочки на голубом потолке. Там, под куполом райской лазури, она сидела, положив ладонь на скамью перед собой, и думала о своей пасхальной шляпке. Через три ряда от Сандерсов сидели Перкинсы. Глаза Луизы обратились к Максу, потому что, как она призналась впоследствии, «он смотрел вверх, на голубой потолок и звездочки. Казалось, он пытается что-то понять».
Несколько лет спустя, когда девочки Сандерсов вошли в юношеский возраст, их мать скончалась от рака. Мистер Сандерс обожал дочек, но главной страстью в его жизни все равно оставались путешествия. Иногда дети присоединялись к его многомесячной жизни за границей, но впоследствии он все чаще предпочитал одиночные вояжи. Девочки, оставаясь дома, переходили в руки гувернантки, которая настойчиво повторяла Луизе: «Ах, как жаль, что ты не так хороша, как твоя сестра!»