Второе сердце, бьющееся в одном ритме с первым, выталкивало в золотые каналы тот минимум анимы, который им требовался для поддержания существования.
Зелёная копия обычно получала аналогичную порцию, но сейчас довольствовалась куда меньшими объёмами, так как Элин опасался, что в канале сохранилось сознание демона, и именно оно таким оригинальным образом дало о себе знать. Или, быть может, не сознание даже, а остаточный образ, пучок желаний и мыслей, чудом сохранивший силу и форму.
Конечно, теория о существовании призрака или неупокоенной души в чьём-то живом и не торопящемся умирать теле вступала в конфронтацию со многими другими основополагающими законами, но там, где был нарушен один из них, можно нарушить и все прочие. Так сейчас считал Элин, готовящийся буквально ко всему.
Единственное, что его огорчало, так это отсутствие привычного набора алхимии, с помощью которого можно было бы вытащить с того света даже почти отдавшего Творцу душу человека. Вместо этого приходилось довольствоваться тем, что имелось в клане, – составом, которым его в этой жизни уже успели напоить…
Тщательно осмотрев каждый миллиметр обеих систем каналов, Элин не нашёл в них никаких выделяющихся участков. Следовательно, если некое сознание или своеобразный нервный центр, защищающий владельца от опасности, существует, то он растянут по всей системе и потому незаметен. Золотые и зелёные каналы в восприятии анимы были отличны друг от друга, так что сравнить их в плане наличия паразита Элин не мог. Да и не был уверен, что в его родной системе не спал аналогичный механизм, подавленный высокоорганизованным сознанием и выжидающий момента, когда разум покинет человека, а бал править станут инстинкты. До такого Элин никогда себя не доводил, так что ничего удивительного.
Как можно это проверить? Тут есть лишь один реалистичный вариант: заставить самого себя уверовать в существование угрозы. В случае с карманником Элина застали врасплох, и всё его естество в один момент возопило об опасности. А система каналов, или сознание, в нём спящее, соответствующе отреагировало. Удастся ли повторить это ощущение искусственно, большой вопрос, но привлечь кого-то в качестве оппонента, способного напугать, Элин не мог просто потому, что загнать в безвыходное положение подростка – это одно, а абсолюта в молодом теле – совсем, совсем другое.
Повторно же почувствовать угрозу, зная о том, что кто-то специально будет тебя пасти (в том случае, если Элин всё-таки решился бы обратиться к кому-то с такой необычной просьбой), практически нереально. В детстве ещё можно забыть о том, что попросил кого-то тебя напугать, но от этого самого детства Элина отделяли десятилетия.
Тяжело вздохнув, анимус встал и, подойдя к стене, опустил ладонь на гладкие, отполированные доски. Сознание человека – сложная штука, но если можно вспомнить что-то грустное – и разрыдаться, смешное – и рассмеяться, то почему нельзя вспомнить нечто, что однозначно будет расцениваться как угроза? У Элина было воспоминание, могущее помочь. Старое, задвинутое в самую глубь сознания и запертое там на множество замков. Событие, которое он сам считал худшим в своей жизни. Падение Китежа.
Это не была какая-то одна сцена, нет. Целый каскад образов и слов, переплетающихся друг с другом, продолжающих друг друга, словно штрихи на картине безумного художника. Страх, что охватил горожан; самоотверженная решимость, проявленная защитниками города в те последние моменты перед отправкой на стену; холод утопленных в толще камня подземелий, призванных защитить слабых и немощных; собственные чувства, опасения за отца и за друзей; торжествующий рык тварей и крики пожираемых заживо людей; осознание отвратительной, будто бы липнущей к коже, проникающей в каждую пору слабости…
Медленно, извращённо смакуя каждый из моментов, Элин придавал все эти ненавидимые, страшные черты той стене, что в нетерпении дрожала под его пальцами. И в момент, когда отвращение и страх достигли своего пика, анима в его теле хлынула из одного канала в другой, устремившись настоящего рядом врага, словно спущенный с цепи дикий зверь. И руку протягивать не надо – лишь ударить, уничтожить, лишить жизни этот жуткий образ, от которого дрожали пальцы даже у одного из сильнейших представителей человечества.
Ядовитая вспышка охватила комнату, а следом поражённая древесина, проваливаясь под пальцами Элина, начала трещать – отчаянно, протяжно. Не помогли ей выстоять ни естественная прочность именуемого каменным дуба, ни пропитка самыми разными составами. В считаные секунды внешняя стена толщиной в двадцать сантиметров обзавелась дырой, в которую легко смог бы пролезть взрослый мужчина, а шальной порыв ветра занёс в комнату первые капли начинающегося тёплого, истинно летнего дождя. И лишь одна из этих капель, смешавшись с сиротливо ползущей по лицу анимуса слезой, смогла вывести того из ступора. Позволила осознать, что и как только что произошло… И испугаться. Не силы, нет. Того, насколько болезненным оказалось давно забытое, но специально разворошённое прошлое.