— Проводи их в душ и выдай новую форму. Потом за ужином подробнее поговорим о нашем плане. — Рейзор широко раскидывает руки. — Добро пожаловать к Патриотам, мои юные друзья. Мы рады, что вы с нами.
Вот так мы формально присоединяемся к повстанцам. Может, ничего плохого в таком повороте событий и нет. Может, мне вообще не стоило спорить об этом с Дэем. Каэдэ жестом приглашает нас следовать за ней в коридор, по которому мы проходим до просторной душевой — тут мраморная плитка, фарфоровые раковины, зеркала, унитаз, ванна и душевая кабина с матовым стеклом. Я не могу не восхититься. Даже в моей квартире в Рубиновом секторе не было такой роскоши.
— Не торчите здесь весь вечер, — велит Каэдэ. — Мойтесь по очереди. А то познакомьтесь поближе и мойтесь вместе, если так будет быстрее. Возвращайтесь через полчаса.
Каэдэ ухмыляется мне (хотя улыбка не затрагивает ее глаз), потом показывает большие пальцы Дэю, тяжело опираясь на мои плечи. Она разворачивается и исчезает в коридоре, прежде чем я успеваю отреагировать. Не думаю, что она простила мне ее сломанную руку.
Как только Каэдэ уходит, из Дэя словно вынимают стержень.
— Ты мне поможешь? — шепчет он.
Я опускаю крышку унитаза и осторожно помогаю ему сесть. Он вытягивает здоровую ногу, потом сжимает челюсти и пытается вытянуть раненую. С его губ срывается стон.
— Должен признаться, — бормочет он, — я знавал времена и получше.
— По крайней мере, Тесс в безопасности, — говорю я.
От моих слов боль чуть-чуть сходит с его глаз.
— Да, по крайней мере, Тесс в безопасности, — эхом отзывается он, глубоко вздыхая.
Я ощущаю неожиданный укол совести. Лицо Тесс казалось таким милым, таким безукоризненно добродетельным. И расстаться им пришлось из-за меня.
А вот добродетельна ли я? Толком не знаю.
Я помогаю Дэю снять мундир и фуражку. Его длинные волосы прядями падают мне на руки.
— Дай-ка я посмотрю твою ногу.
Опускаюсь на колени, вытаскиваю из-за пояса нож. Разрезаю ткань его брюк до середины бедра. Крепкие, хотя и небольшие мышцы на его ноге напряжены, и мои руки дрожат, когда прикасаются к его коже. Я осторожно раздвигаю ткань, вижу бинт на ране. Мы оба задерживаем дыхание. На повязке обширное темное пятно, а под бинтом кровоточащая гнойная рана.
— Да, врача нужно бы поскорее, — говорю я. — Ты уверен, что сможешь сам помыться?
Дэй резко отводит глаза, щеки его краснеют.
— Конечно смогу.
Я смотрю на него, подняв брови.
— Да ты даже стоять не можешь.
— Ладно. — Он медлит, потом снова покрывается краской. — Пожалуй, помощь мне не помешает.
— Так. — Я сглатываю. — Тогда тебе лучше принять ванну. Просто сделаем это.
Я наполняю ванну теплой водой, потом беру нож и осторожно срезаю с раны напитанные кровью бинты. Мы сидим молча, избегая смотреть в глаза друг другу. Сама рана, как и прежде, в жутком состоянии: масса распухшей плоти размером с кулак. Дэй не глядит на нее.
— Ты не обязана, — бормочет он и поводит плечами, пытаясь расслабиться.
— Действительно. — Я иронически улыбаюсь. — Давай-ка я лучше подожду за дверью, а когда ты упадешь и вырубишься, приду тебя спасать.
— Нет, — отвечает Дэй. — Я хочу сказать, ты не обязана вступать в Патриоты.
Улыбка сходит с моих губ.
— Ну, у нас, похоже, нет выбора. Рейзору нужны мы оба, в противном случае он не будет помогать.
Дэй на мгновение касается моего плеча, когда я наклоняюсь, чтобы расшнуровать его ботинки.
— Что думаешь об их плане? — спрашивает он.
— Убить нового Президента?
Я отворачиваюсь, как можно осторожнее распускаю шнурки, раздвигаю бортики. Этот вопрос я еще не рассматривала, поэтому обхожу его.
— Так что ты думаешь? Тебе ведь придется отказаться от своего принципа не убивать людей. Для тебя такое, наверно, шок.
Меня пугает реакция Дэя: он в ответ только пожимает плечами.
— Всему свое время и место. — Голос его звучит холодно, резче обычного. — Я никогда не видел смысла убивать солдат Республики. Я что хочу сказать — я их ненавижу, но беда не в них. Они только подчиняются своим командирам. Но если говорить про Президента… Ну, не знаю. Жизнь человека, отвечающего за всю их треклятую систему… мне такое представляется невеликой ценой за начало революции. Ты так не думаешь?
Я не могу не восхищаться позицией Дэя. Его слова идеально логичны. И все же я спрашиваю себя: сказал бы он то же самое несколько недель назад, до трагедии, случившейся в его семье? Мне не хватает мужества говорить о том времени, когда меня на торжественном приеме представили Андену. Труднее смириться с мыслью об убийстве человека, которого знаешь лично, которым прежде восхищалась.