Я знал, что живу небогато, но по сравнению с обитателями Муэрта Фолла я мог чувствовать себя королем. В кармане у меня позвякивало целых четырнадцать монет – наверное, больше, чем у всех обитателей пустыря вместе взятых.
– Да, – сказал, а точнее, даже не сказал, а проскрипел Аугустин Муньос. Нечистая борода его зашевелилась, и я заметил под волосами розоватый шрам на горле. – Да, старый Хавьер Унсуе посылал Муньоса к монастырю Эстебан Бланкес. И обещал за это целую горсть медяков. И не обманул, храни его дева Стефания! Аугустин Муньос много лет не пил столько пива сразу, сколько выпил пару дней назад с приятелями…
Мысли Муньоса вращались в основном вокруг пива, и мне стоило немалых трудов вытянуть из него рассказ о самом монастыре.
– Монастырь как монастырь, клянусь девой Стефанией, только безлюдный. Ворота покосились, паутина везде… В храме – пылищи-то, пылищи! Ей-ей, в Селеш Родригес столько пыли не бывает, даже в сезон ветров. Книга лежала на нижней ступеньке лестницы, прямо в пыли. Что? На обложке? Нет, на обложке пыли не было… А-а-а! Муньос догадался! Если бы на обложке тоже лежала пыль, это означало бы, что книга забыта на лестнице давно, верно? Верно, клянусь девой Стефанией! Нет, Муньос не умеет читать, поэтому не открывал книги. Да ничего особенного не заметил, взял ее под мышку и поковылял к выходу. Нет, все было тихо, даже эхо там какое-то глухое, наверное, из-за пыли. Собаки? Как же, собак там полно, все такие злющие, ровно… ровно… ну, злые, словом. Но у Муньоса был с собой посох, так что собаки боялись приближаться.
Куда потом направился? Да прямо к дому Унсуе и направился. А потом в таверну «Карменсита», там пиво очень дешевое…
Итак, старый книгочей не лгал мне хотя бы в части своего рассказа. Я не видел ни одной причины, по которой Аугустин Муньос стал бы сочинять небылицы, да и вряд ли он был способен сочинить что-либо путное или хотя бы складное. Каждое его слово казалось мне правдой, наблюдением ничем не запятнанной бродячей души.
Аугустин Муньос действительно ходил на днях в монастырь Эстебан Бланкес и действительно принес оттуда какую-то книгу.
Какую-то. Вот это – единственный момент, который прояснить было невозможно. По словам Муньоса книга была «такая, с закорючками на обложке и толстая, как каравай хлеба, клянусь девой Стефанией».
Ссыпав в подставленную коричневую ладонь Муньоса несколько мелких медяков, я покинул Муэрта Фолла, исполненный сомнений и растерянности.
Еще через некоторое время я переговорил с тремя стариками из припортовых кварталов (там почему-то много долгожителей). Все трое прекрасно помнили темную историю с исчезновением Вернера Шпреедихта – впрочем, я и сам помнил эту историю. Тогда даже бездельники из магистрата некоторое время бегали рысцой и пытались неуклюже выведать подробности пребывания немца в Картахене. Его так и не нашли, как, впрочем, и подробностей.
Один из стариков помнил даже давнее исчезновение рифмоплета из Веракруса – говорил, что целых четыре дня по Картахене расхаживали горластые глашатаи и зазывали знать послушать эту птицу в субботу вечером в гостиницу «Фиеста Кастилья». Кое-кто, говорят, пришел, да только самого рифмоплета в назначенный час разыскать не удалось; старик смутно помнил кое-какие отголоски этого скандала.
Все трое вспомнили и блаженного Хуана Сантаелену и в один голос показали, что умер тот в возрасте не то шестидесяти с чем-то лет, не то пятидесяти с чем-то. Умер тихо и мирно в хижине посреди Муэрта Фолла, упокой небо его невинную душу.
К вечеру из предместья, где был расположен монастырь Эстебан Бланкес, вернулись солдаты. Они обшарили весь пустырь, основательно разворошили свалку, словно грабители – хозяйские перины в поисках спрятанных драгоценностей. Нашли останки убитого ножами подростка и труп старика, обглоданный собаками. Они исходили все монастырское подворье вдоль и поперек и не отыскали ничего, кроме пыли. Ничего солдаты не нашли и в кельях, и в скитских башнях, и в трапезной, и в зале храма, и в подземельях храма, и на чердаке храма.