Он подошел к двери, позвонил, и ему открыл старый, весь трясущийся ирландец, по-видимому, человек малоразвитый, - Юджин подумал, что ему подошло бы служить сторожем у шлагбаума. На старике была грубая, но не лишенная живописности одежда; от долгой носки она приняла естественные очертания человеческого тела. В руке у него дымилась коротенькая трубка.
- Мисс Кенни дома? - спросил его Юджин.
- Угу! - ответил он. - Заходите. Я позову ее.
Он указал на дверь в глубине прихожей, где, очевидно, была гостиная. Кто-то позаботился о том, чтобы все здесь было выдержано в красных тонах большая лампа под шелковым абажуром, семейный альбом, коврик на полу и цветастые обои.
В ожидании Руби Юджин открыл альбом и стал просматривать фотографии по-видимому, ее родственников. Все это был мелкий люд - приказчики, лавочники, коммивояжеры. Вскоре вошла Руби, и глаза Юджина заблестели: в этой девушке (ей едва исполнилось девятнадцать лет) чувствовалось очарование юности, которое всегда приводило его в восторг. На ней было черное кашемировое платье, отделанное красным бархатом у шеи и на рукавах, с красным галстучком, завязанным небрежным узлом, как у мальчика. Она вошла нарядная и оживленная и весело протянула ему руку.
- Ну как, трудно было нас найти? - спросила она.
Он покачал головой.
- Я довольно хорошо знаком с этими местами. Мне приходится собирать здесь взносы - я, видите ли, служу в компании "Дешевая мебель".
- Значит, я напрасно беспокоилась, - сказала она, радуясь его откровенности. - Я боялась, что вы совсем измучаетесь, пока разыщете нас. Ужасная погода, не правда ли?
Юджин согласился с нею, а потом рассказал о тех мыслях, которые навеял ему окрестный пейзаж.
- Если бы я был художником, я рисовал бы именно такие вещи. Это так величественно, так чудесно.
Он подошел к окну и стал смотреть на открывавшийся оттуда вид.
Руби с интересом наблюдала за ним. Каждое его движение доставляло ей удовольствие. Она чувствовала себя с этим юношей необычайно просто, словно заранее уверенная, что полюбит его. Так легко было с ним разговаривать. Институт, ее работа натурщицы, его надежды, местность, где она живет, - все это были темы, сближавшие их.
- А много здесь художественных мастерских, пользующихся известностью? - спросил он, когда они заговорили о ее работе. Ему хотелось знать, что представляет собой художественный мир Чикаго.
- Не так уж много. Во всяком случае, хороших мало. Ведь много художников только воображают, будто умеют писать картины.
- А кто из них считается крупным мастером? - спросил он.
- Видите ли, я ведь знаю только то, что слышу от других. Мистер Роуз, говорят, очень талантлив, Байэм Джонс недурен в жанровых картинах, Уолтер Лоу хороший портретист и Менсон Стил тоже. Да, постойте, есть еще Артур Бигс, он пишет только пейзажи. В его мастерской я никогда не была. Затем Финли Вуд - тоже портретист, и Уильсон Брукс, - тот пишет многофигурные композиции. Но всех не запомнишь, их немало.
Юджин слушал, как зачарованный. Этот непритязательный разговор о вещах, касающихся искусства, давал ему большее представление о здешних художниках, чем все слышанное до сих пор. Очевидно, эта девушка много знала. Она была в этом мире своим человеком. Любопытно, думал Юджин, какие у нее отношения со всеми этими людьми.
Через некоторое время они снова стали смотреть в окно.
- Не очень-то здесь красиво, - сказала она, - но отцу и матери нравится. Отцу близко ходить на работу.
- Это ваш отец открыл мне дверь?
- Он мне не родной отец, - объяснила она. - Я приемная дочь. Но они относятся ко мне, как к родной. Я им очень многим обязана.
- Вы, верно, недавно начали позировать? - спросил Юджин, подумав о том, как она еще молода.
- Да, примерно с год.
Она рассказала ему, что раньше служила кассиршей в "Базаре", и вот ей и одной ее подруге пришла мысль пойти в натурщицы. В воскресном номере "Трибюн" они увидели снимок девушки, позирующей перед студентами. Это показалось им заманчивым. Они стали советоваться, не попробовать ли им тоже? И с тех пор работают натурщицами. Ее подруга тоже будет на ужине.
Юджин слушал ее с наслаждением. Слова Руби напомнили ему, как в свое время его увлекали снимки в газетах: виды Гусиного острова на реке Чикаго, утлые рыбачьи домишки, перевернутые вверх дном лодки, служившие людям пристанищем. Он рассказал ей об этом, а также про свой приезд в Чикаго, и она слушала с большим интересом. Она подумала, что он славный малый, хотя, пожалуй, и чересчур сентиментален. И какой высокий, - она рядом с ним совсем маленькая.
- Вы, кажется, играете? - спросил он.
- Чуть-чуть. У нас нет рояля. Я немного научилась в студиях, где позировала.
- И танцуете?
- Конечно.
- Мне тоже хотелось бы научиться танцевать, - сказал он огорченно.
- Так за чем же дело стало? Это легче легкого. Я за один урок научу вас.
- Пожалуйста, - попросил он.
- Это совсем не трудно, - повторила Руби, отходя от него на шаг. - Я покажу вам все па. Обычно начинают с вальса.
Приподняв платье, она приоткрыла свои маленькие ножки и показала ему первые па. Он попробовал повторить, но у него ничего не вышло. Тогда она обвила его рукой свою талию, а другую сжала в своей руке.
- Я поведу вас, - сказала она.
Какое это было наслаждение чувствовать ее в своих объятиях! И, по-видимому, она нисколько не спешила кончать урок, - терпеливо возилась с ним, объясняя различные движения, и то и дело останавливалась, чтобы поправить его и посмеяться над его и своими промахами.
- Понемножку получается, - сказала она после того, как они сделали несколько туров.
Взгляды их не раз встречались, и когда он улыбался, она отвечала ему радостной улыбкой. Он вспомнил вечер в студии, как она стояла возле него и смотрела через его плечо. Конечно, будь он посмелее, он мог бы сразу перешагнуть через все условности. Он слегка прижал ее к себе, а когда они остановились, не отпустил.