– Да что ты? – ответил я.
– Это рисунки. Пером и фломастером. Тебе понравится.
Я нехотя поинтересовался, кто художник.
– Он из Кортс, – ответил Тони.
Кортс – это Мюллер-Кортс, квартал в Квинсе. Самый большой и безопасный район новой застройки во всем штате. Его возвели после войны, и дома там предназначались для среднего класса. Такая псевдоутопия – улицы, залитые ярким белым светом, двадцать шесть тысяч респектабельных жителей, два десятка высоток, два гектара земли. Памятник богатству, напыщенности, а заодно памятник всем арендодателям. Гнойный прыщ на лице и без того мерзкого района, который к тому же носит мое имя.
И я размяк. Проникся сочувствием к художнику, живущему в такой чертовой дыре. Хотя сочувствие – не повод для совместного бизнеса. Я этот богом проклятый район не строил, это мой дедушка постарался. Я не обслуживал эти дома и не довел их до нынешнего состояния. Это заслуга папочки и братьев. И все-таки я поддался. Что такого плохого случится, если я просто гляну на «художника» и на его «картины»? Главное, чтоб не начали болтать, будто моя галерея распахнула двери для всех страждущих. А тут всего-то и надо, что сходить и посмотреть. Невелик труд. Уж для Тони я могу выделить время. Глаз у него наметанный. Если он говорит, что мне понравится, так, скорее всего, и будет.
Нет, браться за новенького я не собирался. У меня и так от клиентов отбоя не было. Просто людям нравится, когда эксперт подтверждает, что у них хороший вкус. Наверное, и уравновешенный Тони поддался этому соблазну.
– Дай ему мой электронный адрес.
– Итан…
– Или пускай зайдет. Только скажи, чтоб сначала позвонил и сослался на тебя.
– Итан, я ему ничего не скажу.
– Почему?
– Потому что я не знаю, где его искать.
– Кого?
– Художника.
– Как не знаешь?
– Не знаю. Он пропал.
– Как пропал?
– Совсем пропал. За квартиру три месяца не платит, на людях не показывается. Там забеспокоились: не умер ли? Комендант вскрыл дверь, но тела не нашел, зато нашел рисунки. Слава богу, он догадался сначала мне позвонить, а ведь мог бы и сразу их на помойку вынести.
– Он тебе напрямую позвонил?
– Он позвонил в управляющую компанию. А те стали звонить начальству. Поверь мне, было из-за чего. Эти рисунки не отсюда.
– Рисунки. – Как-то мне с трудом во все это верилось.
– Да, рисунки. Но это живопись. Настоящая.
– И на что похоже?
– Трудно сказать. Так словами не опишешь. – Тони вдруг занервничал, чего с ним обычно не случалось. – Поезжай и посмотри сам. Та м дело не только в рисунках, но и в самой комнате.
Я сказал, что это фраза из рекламного буклета.
– Ладно тебе, Итан, не ворчи.
– Тони, ты правда думаешь, что…
– Правда думаю. Когда приедешь?
– Ближайшие пару недель я очень занят. Надо съездить в Майами.
– Нет, давай сегодня. Во сколько ты будешь?
– Ни во сколько. Ты что, совсем, что ли? Какое сегодня! У меня работы полно. Сейчас прямо все брошу и приеду!
– А ты прервись ненадолго.
– Да я еще даже не начал.
– Ну так тем более.
– Я могу… в следующий вторник заехать. Договорились?
– Сейчас машину за тобой пришлю.
– Тони, никуда они не денутся, твои рисунки. Подождут.
Он укоризненно замолчал. Правильно, лучшая защита – нападение. Я положил мобильный на стол и собрался спросить у Руби, какое у нас на сегодня расписание. Тони снова заквакал из трубки:
– Не спрашивай! Не спрашивай ее!
– Я…
– Садись в такси. Встретимся через час.
Я взял пальто, портфель и пошел на угол ловить машину. И тут телефон снова зазвонил. Кристиана подумала и решила, что можно сделать выставку и в августе.
Глава вторая
Все двадцать четыре башни квартала Мюллер-Кортс носят названия самоцветов. Задумка неплохая, этакий намек на фешенебельность. Только до фешенебельности этим домам далеко. Мы с водителем кружили по району, пока я не увидел Тони у «Граната», прямо рядом с вонючей кучей мусорных мешков, из которых что-то капало в сточную канаву. Бежевое верблюжье пальто аж светилось на фоне коричневого кирпича. Над подъездным козырьком развевались флаги страны, штата, города и корпорации «Мюллер».
Мы вошли в холл. Здесь было жарко, громко шумел пылесос. Персонал в форме – и охранники в будке за пуленепробиваемым стеклом, и слесарь, отковыривающий плинтус у двери в контору, и уборщица. Все знали Тони, все приветствовали его либо тепло, либо испуганно. Дверь из толстого стекла вела в темный внутренний дворик, с четырех сторон окруженный «Гранатом», «Турмалином», «Ляпис-лазурью» и «Платиной».