Глава 3
Жартувала баба з колесом, доки у спицях не застрягла
Аркадий в это время подрулил к тыльной стороне одноэтажного здания казенного безликого вида, вышел из машины, встал под зарешеченным окошком и негромко позвал:
– Светлана!
– Аркадий? – почти сразу же отозвался девичий голос, мелодичный, но с некоторой охриплостью, с шершавинкой, как это бывает у девушек спросонья, когда они еще не успели ни о чем дневном подумать, а потому не ждешь от них ничего злого или доброго.
– Как ты? – спросил Аркадий.
– Нормально.
– К тебе пускают?
– Мама вчера приходила. Может, и тебе позволят.
– Сейчас! – загорелся Аркадий. – Жди!
Он вскочил в машину, Евгений поспешил за ним. Они поехали вокруг здания.
– Скорее всего не пустят, гады! – заранее сердился Аркадий.
Уверенность в неисполнимости какого-либо дела обычно придает человеку очень уверенный вид. Когда он надеется, то осторожен, робок, зыбок, боится спугнуть надежду, а когда все предопределено, бояться нечего, можно лезть нахрапом – все равно не получится.
Вот Аркадий и попер напролом, заявив дежурившему сержанту:
– В соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации, если заключенный не осужден по суду, ему разрешены свидания!
На самом деле Аркадий понятия не имел, действительно ли заключенному разрешены свидания, если он не осужден. Но он полагался на то, что и сержант этого не помнит. Полиция, как всем известно, в законах не очень-то разбирается, потому что знание их вызывает лишние сомнения, а сомнения мешают практической деятельности по пресечению нарушения законов.
Сержант Клюквин четко понимал одно: пустить или не пустить Аркадия есть выбор его доброй воли. Причем, если не пустит, ему ничего не будет. А вот если пустит, могут быть неприятности.
Но ему было скучно, поэтому Клюквин почти доброжелательно спросил Аркадия, с которым когда-то учился в школе:
– К Светланке, значит?
– Ну да.
Аркадий в голосе Клюквина услышал надежду, поэтому тут же размяк – на радость сержанту, которому это сулило развлечение.
– Сереж, в самом деле, я хоть через решетку с ней поговорю, – попросил Аркадий.
– Конечно. А хотел бы и за решетку попасть? Она ведь там одна сидит. Вернее, извини за выражение, лежит. На топчанчике. Жестко, конечно, но я бы и на жестком ее с аппетитом… – И Клюквин выразил словом, что бы он сделал со Светланой с аппетитом.
Аркадий оскорбился, но вслух этого не высказал: опасался, что появившаяся надежда тут же рухнет.
– Ладно тебе, – сказал он миролюбивым и солидарным мужским голосом, намекая этим, что воспринял охальность сержанта не как действительное желание по отношению к Светлане, а как желание вообще.
Но сержанта на этом поле трудно было обыграть.
– А чего, – сказал он. – Запросто! Я бы ее и так, и так, и так! – Он конкретно и зримо описал те положения тела Светланы и отдельных его частей, с которыми поступил бы сообразно своим запросам.
Аркадий не выдержал.
– А может, хамить не будем тут при исполнении? – спросил он сержанта.
Тот обиделся: Аркадий забыл школьную дружбу и не хочет говорить с ним по-человечески, назвав хамством вполне безобидные слова. Нет, на самом деле Клюквин, конечно, понимал, что это, в общем-то, хамство, но хамство в разумных пределах, позволенных ему именно при исполнении, и оправданное тяжелой службой.
– Не нравится – до свидания, – коротко сказал он Аркадию.
Тут вступил Евгений.
– Евгений видел, – сказал Евгений, – что на самом деле Сергею очень хочется пустить Аркадия. Ведь это красиво: смотреть, как молодой мужчина говорит через решетку с девушкой, которую любит. Сергей хотел пустить Аркадия, но мешала служба. Но, с другой стороны, эта служба надоела, потому что нет такой службы, которая не надоедает. С еще одной стороны, он привык все делать не по службе, а по разумению. Поэтому иногда ему хотелось для разнообразия поступить в соответствии с уставом. С добавочной стороны, он уже не знал, что соответствует уставу, а что не соответствует. И вдруг ему нестерпимо захотелось пустить Аркадия без рассуждений об уставах. И увидеть чужое счастье. И радоваться, что оно из-за него. Поэтому он сказал: ладно, проходи.
– Кто сказал? – Клюквин снял взмокшую фуражку и потер ладонью свой мальчишеский, выгоревший на солнце белесый ежик, ошалело глядя на Евгения. – Аркань, это кто такой?
– Это мой брат. Странновато выглядит, но он, как бы сказать… Телепат! – вдруг вырвалось у Аркадия. – Он твои мысли угадывает!
– Ничего он не угадал, я тебя пускать не собирался.
– Это тебе кажется, Серега! Про любовь мечтал?