– Белый лист?
– Да, обычный альбомный лист. Белый. Все мои видения связаны с белым цветом: белый лист бумаги, белый забор, стена, окрашенная белой краской…
– Очень интересно. То есть белый цвет служил некоторым раздражающим фактором. Очень интересно, – психиатр принялся быстро писать в свой блокнот. – И что вы увидели?
– Рождение вселенной.
Петр Сергеевич перестал писать. Он посмотрел на Алекса каким-то странным, недоверчивым взглядом.
– И на что это было похоже?
– Не на что… Это было прекрасно, вот и все. Это невозможно описать словами. Слова слишком грубы для этого, с их помощью не передать и самой малой доли увиденного мною. Даже те образы, которые я писал, всего лишь отблеск, от того света…
– Как часто вам являлись эти видения?
– Не могу сказать наверняка – это всегда было по-разному. Не существовало определенной закономерности. Второе я увидел почти через полтора года. Оно являлось мне снова и снова. Снова и снова.
– Что же это было? Что вы видели?
– Птиц, стаю птиц.
– Птиц? Каких же? Обычных птиц?
Алекс задумался.
– Нет, это скорее были некие существа в образе птиц, высшие существа.
– Высшие существа?.. Ангелы может быть?
– Может быть… Это все слова, клише. А я видел образы, визуализированные ощущения, если хотите. Именно настойчивое повторение этого видения и натолкнуло меня на мысль изобразить их. Я изрисовал весь забор, который ограждал спецшколу от улицы. За что был жестоко наказан воспитателями и директором. Но это не отбило у меня желание изображать то, что мне являлось. Скорее наоборот, усилило. С тех пор я старался изобразить все то, что я видел в своих видениях. Но использовать для этих целей стал листы бумаги, а не забор, – Алекс улыбнулся и замолчал. Но через мгновение улыбка уже сошла с его лица, и оно снова стало серьезным.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал главврач. – Вы сегодня были молодцом, Александр, и мы с вами хорошо поработали. Пора отдохнуть. Поэтому…
– До завтра, док.
– До завтра.
VI
– Вы хотите, чтобы я рассказал, каким образом я стал знаменитым художником? – с удивлением переспросил Алекс. – Во-первых, я таким не являюсь и особо никогда не был. А во-вторых…
– Подождите, Александр, не торопитесь. Мне хочется пройтись по главным вехам вашего становления, как художника.
– Зачем? – недоумевал Алекс.
– Это поможет составить новый план, по которому вы снова пробудете в себе художника.
– Вы, правда, думаете пробудить во мне художника?
– Конечно. Вы снова будете творить.
– Хорошо, – равнодушно сказал Алекс. – Я расскажу, как я обрел популярность, известность и прочее, о чем так мечтают среднестатистические граждане.
Алекс почувствовал разочарования. «Пробудить художника! Какой бред. Что еще ты можешь придумать? Я не был никогда художником. Я был… Я был… Не знаю даже», – он вдохнул. Петр Сергеевич не мог не заметить этого.
– Александр, я понимаю, что это тяжело. Но это для вашего же блага, – он снова сидел в кресле напротив, с блокнотом ручкой наготове.
Алекс посмотрел не него безучастным взглядом. Он понял, как на него смотрит этот человек. Ни как на страждущего человека, ни как на мученика, а как на еще один интересный экземпляр с новым психическим отклонением. «Быть может, я послужу отличным объектом, для написания какого-нибудь труда по психологии. Хоть в какой-то отрасли буду полезным», – с горечью подумал он.
– Все началось после того, как я окончил художественную школу. Закончил я ее не важно, можно сказать двоечником. Мой дядя был мной очень не довольным. В его глазах я был тунеядцем, не на что не способным идиотом. Мне кажется, что он время от времени размышлял, как бы от меня избавиться. Мне было четырнадцать лет. Я нигде не учился, а работать в принципе особо нигде и не мог. Но и сидеть «на шее» у своих приемных родителей, по мнению этих самих родителей, особенно дяди Георга, я не мог. Вот только он никак не мог придумать, куда меня примкнуть. В общем, он направлял меня то на одну, то на другую работу. Почти везде меня вскоре браковали. И это не удивительно. Я годился только для самой простой, грубой работы. Я был грузчиком на складах, то разнорабочим на стройках. Задержаться где-либо я не мог по двум причинам: первая – мое слабое физическое здоровье, а вторая – мое умственное развитие. Ну, еще и мой юный возраст имел вес. Так пролетел год моей жизни. За этот год, в тяжелой работе я сильно вымотал свой и без того слабый организм. В начале весны я слег. У меня, видимо, было сильное переутомление. Меня начала мучить бессонница, пропал аппетит. Я находился в таком жалком состоянии, что даже дяде Георгу стало меня жаль. Мне разрешили не работать там, где я считал слишком тяжело для себя, и еще я получил полугодовой «отпуск». Мне исполнилось пятнадцать. Я не был к чему-либо привязан. Я был свободен. Короткий отрезок времени я был свободным человеком. За всю свою жизнь, не до, не после этого я не был больше так счастлив. Это был самый плодотворный период моего творчества, – Алекс сделал акцент на этом слове. Он не переставал верить в то, что это было не просто каким-либо творчеством, а чем-то более глубоким и наполненным не просто эстетическими свойствами. Но вслух он этого не высказал – вряд ли бы этот человек смог его понять. Он продолжил: