Жилось мне не плохо тогда. Проводил много времени на свежем воздухе, общался с довольно интересными людьми. Время от времени я рисовал и абсолютно не думал о своем будущем. Так проходили дни, месяцы. Прошел год, а я все не чувствовал приближения перемен. И вот первая весточка грядущих изменений явилась мне одним погожим сентябрьским деньком. И явилась она мне в образе одной женщины, которую я назвал «дамой с собачкой».
VII
– И кто же эта пресловутая «дама с собачкой»? – с удивлением переспросил психиатр.
– О, Петр Сергеевич, то была очень интересная особа. Она сразу привлекла мое внимание, и я с интересом принялся за ней наблюдать. Не знал я тогда, что она первая предвестница событий, которые раз и навсегда изменят мою жизнь. На вид ей было что-то около тридцати лет. На ней были синие туфельки на высоком каблуке, синее короткое платье, такого же цвета сумочка и шляпка на голове. Глаза ее были скрыты за большими черными стеклами солнцезащитных очков. А рядом с ней, на коротком поводке бежало некое подобие собачки – миниатюрное создание, на которое было надето какая-та синяя одежонка. Возле меня в тот момент околачивался Мишка, молодой художник экспрессионист. По крайней мере, он себя таковым считал. Он толкнул меня и кивком головы указал на нее, процедил сквозь зубы:
– Опять Моника пожаловала прикупить чего-нибудь безвкусного для своего дворца.
И он демонстративно сплюнул, показав свое пренебрежительное отношение к этой женщине. От него я узнал, что это жена одного богатого бизнесмена, который владеет сетью ресторанов по всему нашему городу. Он описал Монику глупой, недалекой женщиной, падкой до роскоши, алчной и тому подобное. Глядя на то, как она высокомерно держит себя и с какой брюзгливостью осматривает картины, я решил, что Миша прав.
– Каждую весну и осень, – продолжал он, – она появляется здесь, чтобы купить какую-нибудь картину. Строит из себя великого знатока искусства, а при этом почти всегда покупает что-то отвратительное.
– Но если она такая плохая, почему перед ней все так крутятся?
– Еще бы не крутится – она платит бешеные деньги за каждую понравившуюся ей вещь, – и он поспешил к месту, где были развешены его картины – она была именно там в это время.
«Ну, уж нет, – подумал я тогда, – я не хочу, чтобы мои картины покупала эта раскрашенная дура». По правде говоря, я никому не собирался продавать свои работы. А таскал их с собой то ли по привычке, то ли для виду, чтобы избежать ненужных вопросов от дяди Георга… И надо же так было случится, что эта «разукрашенная дура» остановилась возле моих полотен. Она даже свои солнцезащитные очки сняла. Видимо, ей так понравилась моя картина, на которой было изображено ангелоподобное существо, предклоненого перед лучом света, пробившегося сквозь пелену темных туч. Знаете, док, я иногда задумывался, а как бы сложилась моя дальнейшая судьба, продай я ее ту картину. И честно говоря, мне все чаще кажется, что в том случае сейчас я был бы счастливее. Но случилось, как случилось. Моя детская упрямость и инфантильность столкнулась тогда с упрямостью и инфантильностью избалованной в роскоши и достатке женщины. Понятное дело, никто в том споре не победил бы, если бы за ее спиной не был муженек-делец, а у меня – корыстолюбивый дядя…. Я говорю слишком витиевато, не так ли? – спросил Алекс, заметив, что Петр Сергеевич уже давно не делал записей в блокноте.
– Я бы сказал что вы говорите через чур образно, ну и… витиевато тоже.
– Я постараюсь говорить проще. Наш спор привлек внимание всех, кто был на «аллее» в это время и возле нас собралась целая толпа зевак. Моника называла крупные суммы, но я был непоколебим. Толпа ликовала! Для большинства я был героем, борцом! «Искусство не продается – оно бесценно!», – вот что в их глазах я отстаивал. В конце концов Моника сдалась, обозвала меня придурком, надула и без того пухлые губы и постыдно удалилась. В тот день я был героем. Наверно каждый, кто был на той «аллеи» в тот знаменательный день, лично пожал мне руку. А на следующий день… на следующий день моя жизнь сделала крутой поворот – Моника явилась снова. И привела с собой своего муженька. К «аллеи» они подъехали на огромном черном джипе. Честно говоря, мне стало страшно, тем более, что с ними были еще два громадных типа – телохранители. Звали этого бизнесмена Максим Филимонов, но большинство знали его под кличкой Филин. Это был серьезный человек, он играл непоследнюю роль в ресторанном бизнесе, а также был меценатом. Большинство выставок в Национальной Галереи проходили при его спонсорской поддержки. Я этого тогда не знал.