Алекс замолчал. Петр Сергеевич увидел, что его глаза заблестели, наполнившись слезами. Алекс заморгал глазами.
– Простите, док, – сказал он виноватым тоном и добавил уже совсем другим, веселым, – вот так вот и началось мое восхождение на Олимп.
На следующей неделе, второго октября, состоялась третья выставка моих работ, на которой и был представлен я. Мне придумали псевдоним Алекс Финч и образ замкнутого, неординарного гения. При этом, конечно, умолчав о моих умственных и психических отклонениях. Мне предоставили уединенную студию и почти полностью изолировали от внешнего мира. Большинство времени я проводил в одиночестве, в этой студии, перед рядом мольбертов. Узнав особенности моего вдохновения, студию выполнили в белом цвете. Белый цвет окружал меня. Со временем он стал для меня кошмаром, я стал ненавидеть его. Но сначала, в первый год той жизни, я чувствовал себя вполне комфортно, только одиноко, конечно. Видения являлись мне и я творил. Творил самозабвенно и искренне. В первый год я почти не покидал своей студии, лишь иногда появлялся на выставках. Интервью почти не давал. Вернее мне не позволяли много болтать. На второй год я побывал в столице, где тоже многим понравились мои творения. Так и прошли эти два года – в работе. Только, с течением времени, мне все тяжелее работалось. Я чувствовал себя под гнетом. За мной неустанно наблюдали, подгоняли, требовали. А я не мог быстрее, искренность пропадала в моих работах. Ощущать себя я стал не человеком, а заведенным механизмом, конвейером. Приступы все чаще и чаще случались со мной, и их продолжительность все увеличивалась. Иногда я в течение нескольких дней не мог взяться за кисть. И вот на третий год моей карьеры художника в галерее, когда Филин хотел вывезти меня за границу, приступы обострились до такой степени, что я не мог работать в течение месяца. Реальность смешалась с видениями. Я впадал в истерическое состояние, кричал, что скоро наступит конец света – Солнце взорвется, Земля расколется. Эти страшные картины гибели мира являлись мне и во сне, и часто наяву. В то время я был в очень удручающем состоянии. Ввиду этого меня и решили поддать этому новому методу лечения. В невменяемом состоянии меня тайно доставили в столичную клинику. Где я успешно прошел полугодовой курс лечения. Ну, а дальнейшая моя жизнь вам известна.
– Я бы так не сказал. Мне не известно, чем вы занимались после выписки из больницы вплоть до сегодняшней дня.
– Да чем я мог заниматься? Познавал открывшийся перед мною мир, пытался снова вернуть к себе видения… Ну и все.
– То есть вы считаете, что вдохновение покинуло вас после курса лечения, а не раньше. Вы говорили, что не могли работать еще до того, как прошли курс лечения.
– Да, но я уверен, что это было следствием нервного напряжения, давления, которое на меня оказывали. Видения не оставляли меня, они просто приобрели негативный характер из-за моего обмана. Я стал не искренен, стал обманывать в своих картинах. Я перестал быть человеком.
– Хм, может в ваших словах и есть доля правды, – согласился психиатр. – А каким образом вы пытались вернуть вдохновение?
– Разными способами. Первоначально осознание того, что я не могу больше рисовать ужаснула меня. Я впал в депрессивное состояние. Так что снова чуть было, не попал в психушку. Но потом страх сменился холодным равнодушием. Чем больше я познавал мир, узнавал о нем, наблюдал за ним, тем сильнее во мне росло безразличие, как к себе, так и к окружающим. Знаете в чем наша беда?