– В том, что мы научились превращать счастливых дураков в несчастных гениев, а вот наоборот нет… После того, как Филин понял что не сможет добиться от меня новых творений, он выгнал меня из галерее. Некоторое время я работал на стройке, при строительстве торгового центра. А потом мне удалось стать внештатным журналистом в газете «Голос правды». Я писал критические, разоблачительные статьи на тех, кого мне заказывали. О, это у мене очень хорошо получалось. Из своей семьи я ушел. Думаю там этому обстоятельству только обрадовались… Вот так вот и закончилась моя карьера художника.
– А сейчас вы нигде не работаете. За какие средства вы живете тогда?
– Когда Филин распродал все мои картины, то часть прибыли (а это была значительная сумма) он дал мне. Для распродажи картин был устроен большой аукцион. Перед этим, для подогрева интереса, было провозглашено, что я скончался от продолжительной болезни – я не появлялся на публике около полтора года. Это обстоятельство повысило цены на мои полотна в разы.
– И вы были не против этого?
Алекс улыбнулся.
– На самом деле, док, это я подкинул Филину эту идею, когда он упрекнул меня в том, что выкинул кучу денег на мое лечение.
– Чем вы занимаетесь теперь?
– Созерцанием проявлений жизни. Пытаюсь постичь ее суть, смысл.
– И как? Что вы можете сказать о жизни?
– Ничего. Ровным счетом ничего нового. Любое ее проявление прекрасно. Вот только она абсолютно бессмысленна…
Психиатр принялся записывать его слова в блокнот, Алекс в ответ улыбнулся.
– Уже поздно, док, – сказал он ему.
– Да, – согласился главврач. – Опять меня ждут дома упреки, – сказал он, подняв глаза от блокнота, но в комнате уже никого не было.
VIII
Сидя на своей койке, Алекс с отчаяньем смотрел в окно. А вернее на стекло, потому что сквозь непрерывные потоки воды, стекающие по стеклу, увидеть то, что творилось на улице, было невозможно. Этот циклон, залетевший сюда с далеких тропических морей, спутал и разрушил режим дня, в ритме которого Алекс жил последнее время. Его не пустили на обычную дневную прогулку в город. И все утро он бродил по всей больнице, среди параноиков, шизофреников, неврастеников и прочих психопатов. В конце концов, Алекс вернулся к себе в палату, сел на свою кровать и безотчетно уставился в окно. Большая часть «соседей» Алекса по палате мало обращала внимания на то, что творится за окном. Для них это было не интересно. Там, за окном, странный враждебный мир, чуждый им. Алекс скользнул взглядом по палате. Из пятнадцати стоящих здесь коек, десять были пусты. В палате остались двое «овощей», не покидавших ее по собственной воле уже давно, еще двое особо «буйных», перекаченные транквилизаторами и лежащими в блаженном беспамятстве, Алекс и Иван. Последний был занят тем, что перебегал от окна к окну и с восторгом рассматривал потоки воды на стекле:
– Алик, Алик! Смотри! Смотри, сколько воды, – то и дело вскликивал он.
Алекс со стоном лег на спину и закрыл глаза руками. «Какая скука, какая тоска! Я тут с ума сойду». Он нервно рассмеялся своей остроумной мысли. Скрипнула дверь и Алекс услышал, что кто-то мягко и крадучись ходит по палате. «Если медсестра с уколом, то пошлю ее!», – решил он мысленно. Шаги замерли возле его кровати, и Алекс ощутил на себе тяжелый пристальный взгляд. «Так, это явно не медсестра», – решил он мысленно, все еще не открывая глаз. Незнакомец закашлял хриплым, надрывным кашлем и Алекс услышал голос Ивана:
– Ты чего сюда пришел? Иди обратно в свою палату.
– Заткнись, придурок-шизанутый, я не к тебе пришел. Понял?
– Сам ты придурок-шизаа-нуутый, – с обидой ответил Иван.
– Я сейчас тебе покажу, кто тут придурок!
Алекс открыл глаза и сел на край кровати. Перед собой он увидел своего тезку из соседний палаты. Бывшего наркомана с полным комплектом психических расстройств, от банальных психозов до паранойдальной шизофрении. Вот только Алекс не верил ни в один из поставленных ему диагнозов. Этот человек представлялся ему преступником, срывающимся здесь от десницы закона.