– Дело не в самоуверенности или в чем-либо подобном. Дело в пути, который выбирает человек. Истинном пути, для которого он родился. Можно всю жизнь прожить так и не ступив на него, прячась от него. Но если ты ступил на него, то обязан идти до конца. Обратного пути нет. Кто ступил на него, тот идет по нему в одиночестве. И пускай вокруг него куча друзей, жена и любовница, братья и сестры, родители – это не важно. На своем пути человек всегда один. И нет смысла втаскивать еще кого-то на сою узкую тропу – на ней едва хватает места для тебя одного.
– С такой установкой рискуете прожить жизнь в одиночестве.
– Это не установка, это – одна из самых важных истин. Но теперь люди забыли о ней. Как и все прочие истинны и законы, которые знали наши предки, в современном мире исковерканы. Люди жмутся друг к другу, боясь заглянуть внутрь себя, встретится с самим собой. Почему это так пугает их? Вы знаете ответ? Я не знаю… Мы, док, все рождаемся в одиночестве, живем в одиночестве и отправляемся в иные пространства все такими же одинокими странниками. Ибо мы люди, мы индивидуальности, а не клоны, вылепленные по одному шаблону… Но оставим в стороне проповеди. Различных религий и сект хватало во все времена, и кто знает, может быть когда-нибудь и возникнет такое религиозное течение, которое объявит полное одиночество и отрешенность от других высшим благом. Все же не нам с вами быть пророками новых религий… Итак, Надя. Она не знала про мое состояние. Мое поведение для нее было более менее нормальным.
– Даже так?
– Ну, что-то типа творческий человек, крепкая связь с алкоголем, чудачество. Стандартный набор для писателей, поэтов, художников. Заезженный стереотип, в который верят массы.
– Вы говорили ей, что раньше были… иным?
– Я говорил, что страдал психическим расстройством. Но никогда не говорил, каким именно. Наверно это ее не беспокоило. Все мои странности она списывала на мою творческую натуру.
– Что же произошло потом?
– Мы разошлись. Вернее она оставила меня. По мере того, как я одолевал свой кризис, я ставал все холоднее и сдержаннее по отношению к ней. Но я все равно продолжал ее любить. Она не понимала меня, не верила мне. Мы ругались все чаще и чаще, буквально по разным пустякам. А потом она ушла… Мы были вместе чуть более года. А потом она ушла… Это, пожалуй, все что я могу вам рассказать.
– После нее у вас были другие женщины?
– Да… Разные… Если вы хотите спросить веду ли я полноценную половую жизнь. То я вам отвечу утвердительно. И сейчас меня вполне устраивают знакомства на одну ночь. В наше время с этим проблем нет.
– Да уж, наши нынешние времена в этом плане таковы. Свобода везде и всегда.
– «Здесь и сейчас» – вот главный девиз современного социума. Док, теперь я действительно чувствую себя истощенным. Пожалуй, на сегодня хватит исповедей.
– Пожалуй, хватит, Алекс, пожалуй, хватит.
X
Алекс медленным шагом поднялся на четвертый этаж. Таким же медленным шагом прошелся по широкому светлому коридору. Свернул в одно из боковых ответвлений и остановился перед дверью с табличкой «Главврач». Здесь он остановился в нерешительности. «Что со мной такое происходит? Откуда эта нерешительность, эта мерзкое чувство страха? Десять дней прошло, и сегодня я получу свободу. Так чего же я боюсь? Того, что меня обманут или чего? Если обманут, то ничего я сделать не смогу. Подниму крик – накачают так что и за месяц не отойду… А может наоборот, боюсь эту самую пресловутую свободу? Да нет, быть этого не может!..» Алекс решительно постучал в дверь, стараясь отогнать от себя «лишние» мысли.
– Входите, Александр, – услышал он.
– Вы знали, что это я? Откуда?
– Да я вас с самого утра жду, как пришел в свой кабинет. Думал вы ни свет, ни заря прибежите. А вы до одиннадцати часов дотерпели.
Алекс улыбнулся.
– Чего-чего, а терпения у меня всегда хватало.
– Да, – согласился главврач. – А впрочем, может быть, вы просто не хотите нас покидать. А, Александр?