Знаете какой было моя главная ошибка? В первый же день пребывания в художественной школе, я продемонстрировал свою самодостаточность, свой стиль… Вот, даже вы улыбнулись, подумав, какая самодостаточность может быть у десятилетнего умственно отсталого ребенка? Но поверьте, она была. Впрочем, можете и не верить – это ваше дело. Так вот, такое, обычно, не прощают никому, тем более таким, коим меня считали. Так началось мое мучение. Меня пытались учить основам академического рисунка, а я отбрасывал все их поучения и писал по-своему, как мне представлялось правильным. Я был уверен, что должен был творить только так, как мне подсказывало внутреннее чутье. Поэтому в художественной школе я был двоечником, впрочем, как и во всех остальных. Удивительно то, что со мной так долго возились.
Мои «коллеги» смеялись надо мной. Но я их не виню. Все равно это просто такова судьба человечества в целом – бояться и презирать тех, кто отличается от них. К тому же, какими бы мы себя не считали цивилизованными, духовно развитыми, все равно животное естество в нас заставляет поступать вопреки разуму. Выживают сильнейшие! Беспощадный инстинкт, который заставляет презирать слабость. Тот самый инстинкт, который заставляет сверстников, объединенных и ослепленных им, отравлять жизнь самому слабому в своем окружении. Природа-мать заботится о своих любимых отпрысках – слабый умрет, а сильный передаст свои гены победителя последующим поколениям…
Я был слаб. Я был слаб от рождения. Я был слаб физически. Я был слаб умственно. Я должен был погибнуть. С точки зрения жизни, в общем, и в целом, я не нес в себе ничего такого, что было бы необходимо последующим поколениям. Моя смерть, как и мое не появление на свет, никоем образом не затронуло бы человечество. В широком смысле Жизнь и не заметила бы моего присутствия или отсутствия. В прочем не все так печально в нашем мире. Есть едва теплевшая надежда на некую силу, а может и не силу. Может есть некий принцип, может что-то другое… Но все же есть в этом мире нечто такое, что не подается описанию и осмыслению человеческой логикой. Более того, скажу я вам, оно даже противоречит естественному ходу жизни. Не постижимыми вселенскими путями я выжил и обрел то, чего нет у остальных. Я видел то, чего не суждено было видеть большинству бесчисленно сменяющих друг друга поколений людей. Знаете что это, док?
– Что же?
– Завтра скажу, – Алекс резко встал со своего места. – А сегодня уже поздно, – пресек он попытки главврача возразить. Широкими и быстрыми шагами он пересек кабинет, но задержался у дверей. Вместо прощальных слов он бросил:
– Петр Сергеевич, когда вы уже сделаете ремонт? Состояние этого кабинета навевает тоску, а должно лечить душу, – с этими словами он вышел, плотно закрыв дверь.
Психиатр снял очки и медленно положил их на стол. Откинувшись на спинку стула, он некоторое время просидел с закрытыми глазами. Потом он вытащил из верхнего приоткрытого ящика своего стола диктофон и поднес его к губам. Но так ничего и не сказав кинул его обратно в ящик и с силой его захлопнул.
– Это все намного сложнее, чем я предполагал, – задумчиво произнес он вслух свою мысль, выходя из кабинета.
IV
– Не правда ли, сегодня отличная погода, Петр Сергеевич? – начал Алекс, когда они начали очередной сеанс терапевтических бесед. – Сегодня шестой день моего пребывания здесь, – продолжал он, заняв свое привычное место в кресле.
Петр Сергеевич как всегда восседал за своим столом. Во время их диалогов он иногда делал записи, поэтому перед ним, как и всегда до этого, лежал раскрытый блокнот и ручка. Кроме этих предметов здесь был еще ноутбук, телефонный аппарат, два томика «общей психиатрии» и семейная фотография в рамочке. Еще на самом краю стола стояли две внушительной высоты и небрежно сложенных стопок историй болезни. Сам Петр Сергеевич, на вид лет пятидесяти, с заметными признаками седины в русых волосах и короткой бороде, с присущим ему вниманием смотрел на своего пациента. В пронзительном взгляде его серо-голубых глаз присутствовало любопытство. Это был человек небольшого роста, на лице которого жизнь оставила отпечаток, которые многие называют мудростью. Движения главврача были неспешными и размеренными.