Размышляя, выводя мою кривую, я вдруг запнулся ногой о какой-то неровный, скользкий предмет.
Мне мой фонарь осветил его. Это было железное кольцо подпольного люка. Сердце радостно, забилось у меня в груди. Победа, победа! Авось там — хоть йота улик.
Я рванул за кольцо и приподнял люк. Лесенка маленькая, узенькая. Не раздумывая ни секунды, я стал спускаться в подполье. Одна, две, три, четыре ступени... Я — на земляном полу!
Но лишь только я осветил фонарем пространство подполья, как крик ужаса вырвался у меня. Моя нога стояла в большом жестяном тазу-чаше, полном крови. Я выхватил ногу.
С нее сбегала капля за каплей кровь... Дрожь пронизала меня всего. Я низко склонился над страшной чашей, и тут мне бросились в глаза маленькие желтые туфельки, белое платьице, синяя жакетка, шляпка. У меня, старого, опытного волка, видевшего всяческие виды и ужасы, горло перехватил спазм. Я не мог отвести взгляда от этих вещей. Передо мной с какой-то поразительной наглядностью встал образ бедной белокурой девочки с ее страшными проколами. Еще минута, и я разрыдался бы. Я — Путилин, не знавший, что такое нервы, слабость воли!
Страшным усилием я взял себя в руки и стал искать еще чего-нибудь «интересного» для храма богини Фемиды. Рядом с чашей на дощечке лежал блестящий предмет. Я взял его, и он задрожал в моих руках. Это было длинное, круглое, прямое шило, все темное от запекшейся крови.
И тут меня пронизала мысль: «Так какое же это убийство? Ритуальное, действительно ритуальное или же подделка под него?»
Но сейчас же я осудил нелепость этой мысли. Легенда о ритуальных убийствах гласит, что выпускаемая кровь употребляется евреями. А тут... тут целая чаша ее. Стало быть, я был прав, прав!..
Огромная радость охватила меня. Я спасу бедного еврея, над которым тяготеет это страшное обвинение!
¾ Дзинь... тр-р... тр-р... — донеслось до меня. Я услыхал, что дверь проклятого домика уже раскрывается. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка.
Она была от ветхости вся в дырах. Потушив фонарь, я приложился ухом к ней.
¾ А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу! — донесся до меня резкий мужской голос. — Будете помнить меня вовеки. Не сегодня, так завтра я вам устрою горячую, кровавую баню! Ха-ха-ха! Белый пух будет летать над городом, а мы будем вас крошить, резать... Резать, дьяволы, будем вас!..
Никто ему не отвечал. Он, значит, был один — обитатель страшного домика.
¾ Ха-ха-ха!.. — вдруг опять послышался исступленно-безумный хохот. — Сидишь в остроге, проклятый жид? Что? Небось весь твой кагал не спас тебя? О-го-го-го! Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей... Всего меня разорил... По миру пустил меня, благородного...
Я услышал приближающиеся шаги негодяя-изверга к подполью. Только тут я понял, какой я сделал промах, оставшись так долго в страшном подполье. Что мне с ним сделать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было крайне нежелательно... Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Губерман сам не совершил здесь, в этом подполье, ритуального убийства христианской девочки? Один я, но этого мало.
То, чего я так страшился, сбылось. Изверг подошел к подполью и поднял люк. Я прижался в угол, затаив дыхание.
¾ Страшно... страшно... кровь... целый таз. — В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной замученной девочки вопила об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.
¾ Надо... надо покончить... сжечь... засыпать... закопать... Страшно мне, страшно.
Вычиркивая дрожащей рукой спичку, он стал медленно, осторожно спускаться в подполье.
¾ Я помогу вам, здесь темно! — загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается сделать, ибо скрыться здесь некуда.
Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея.
Я направил на его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер... но его не оказалось. Первый раз в моей жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!
¾ Сдавайтесь, любезный, вы пойманы! — не теряя хладнокровия, продолжал греметь я.
¾ А будь ты хоть сам Сатана, я не отдамся тебе добровольно! — исступленно заревел он, бросаясь на меня.