— Пятое поколение, — пожала плечами Хоук, будто бы это всё объясняло.
— И?
— Ускорение активируемое. Они живут в нормальном темпе.
«Бля, — в голове промелькнуло, что шпилька о профессиональной ревности оказалась вполне себе парфянской, — то есть, у них будет и нормальная кухня, и нормальная музыка, и…»
— Дети, ускорение, — скомандовала Хоук.
Воздух потяжелел, а в застывший мир со стоном ворвалось два десятка сознаний в правильном ускорении.
— Они пока не могут долго поддерживать такой режим, нужны тренировки. Поэтому у вас всего полчаса. Дети, это Андрей Валентинович Ивашов, ветеран первого поколения. — Хоук кивнула на прощание и вышла, бросая Хантера на съедение детишкам.
Воцарилась оглушающая тишина. Ни та, ни другая сторона пока не спешили выходить на контакт, ограничиваясь лишь обстрелом взглядами. Недоверчивыми, прохладными и подчас враждебными. Но если в случае Хантера всё было более чем объяснимо, ибо детей он ну совсем не жаловал, то в их случае…
— Здравствуйте, — несмело поздоровалась маленькая девочка с причёской-каре. — А расскажите о войне?
— Вы её разве не проходили на занятиях? — соломинка не самая лучшая, но в отсутствие любых других…
— Проходили, — с каким-то непонятным дерзким восклицанием ответил кареглазый русый мальчишка. — Но там пропаганда и промывание мозгов. Нам хочется взаправду!
— Взаправду…
— Эй, убери руки из моей тарелки! Или я тебе их отгрызу!
— Да я…
Дети зашумели, но как-то без огонька, без души, а Хантер, устало прикрыв веки, размышлял. Отделял зёрна от плевел, разрешённое от запрещённого. Он понимал и их недоверие, и нежелание общаться — вакцина, всё чёртова вакцина. Кое-кто недосчитался людей, без которых по-детски казалось — никак, не в жилу! Но и просто так уходить, отделавшись лишь общими фразами, не хотелось.
— Не было войны, — вздохнул он. — Одно сплошное недоразумение и непонимание.
— Но нас же учили, что Соединённые Штаты коварно нанесли удар… — подала голос ещё одна девочка с двумя аккуратными косичками.
— Вас ещё много чему будут учить. И стоит понимать, что не всё из этого правда. Я не могу заставить вас делать что-то, но могу попросить — думайте. Всегда думайте, анализируйте, понимайте! Ваша инъекция отняла у вас возможность зарабатывать привычки и рефлексы, но взамен наделила цепкой памятью и ускорением. Что вам сказали, когда вербовали в центр?
— Ничего, — ответил всё тот же дерзкий мальчик. — Нас просто привезли сюда из приюта. Сказали, что полицейская служба — это способ расплатиться с долгами перед государством.
«То есть, их и выбора лишили, — горько подумал Хантер. — По сути, просто перед фактом поставили — вы будете ловить преступников, отказы не рассматриваются. А потом, когда-нибудь…»
— А Диня вернётся? — несмело спросил совсем маленький мальчик, смешно смотрящийся в форменном костюмчике питомника.
— Диня?
— Блин, — поморщился дерзкий. — Машутка, тебя же попросили!
— Я Колмер, — отозвалась девочка с косичками.
— Да хоть горшок печной. Ты разве не объяснила ему, что…
— Но Диня прошёл! — крикнул малыш. — Другие не прошли, а он просто пропал!
«Как интересно, — промелькнуло в голове старика. — Значит, у пропавшего пятого были старые связи. Любопытно, укажет ли на это обстоятельство Ка?»
Не хотелось знать, что может значить «не прошёл». Слишком уж бесчеловечной выверенностью веяло от слов утешения «счастливчикам», пережившим тотальную перестройку организма. Им не врали, чётко обрисовали риски и шансы — один к десяти, но без сверхов никак. А сейчас в городах активно действует сразу три поколения привитых, и с каждым новым шагом шанс выжить всё повышается… Только вот, как ни крути, а всё ещё не равняется сотне.
Должно быть, кто-то из друзей, товарищей, братьев и сестёр тех, кто собрался здесь, «не прошёл». Но они об этом узнают лишь после официального совершеннолетия.
«Да бес с ним, — с непонятной весёлой злостью подумал Хантер, — дальше отдела «К» не сошлют!»
— Вы хотите услышать про войну? — начал он. — Что ж, я расскажу вам всё, что знаю! Всё началось двадцать седьмого мая две тысячи двенадцатого года после сильнейшей вспышки на Солнце…
Неизвестный
Порой подступает к горлу режущим комом понимание имеющегося «здесь и сейчас», будто ревущая река жизни на мгновение притормозила, выплюнула тебя на отмель — и понеслась дальше. Люди мимо тебя несутся дальше, полностью отключив сознание, лишь порой восклицают благоглупости о несущемся времени, летящих годах и жутко быстро взрослеющих детях. Одни шаблоны, стереотипы и готовые решения — логичные, милые, высвобождающие ресурсы сознания для… А-а-а… Э-э-э… Непонятно чего. Наверное, для просмотра видяшек с котиками.
Но что, если ты сам деть? Если так бежал из дому, по-американски, «преследуя водопады», в запретной пляске с собственным мортидо кашляя от первой сигареты и погибая от дешёвого алкоголя, что добрался до дверей лишь частями. И в спешке, глядя на безжалостный прямой угол часовой и минутной стрелок, достаёшь из рюкзака сменную футболку, влажными салфетками оттираешь от наутюженных «стрелочек» брызги, делаешь вдох, и…
— Можно войти?
— Ох, — учительница закатила глаза, бросила взгляд на часы и кивнула — то ли не в настроении читать нотации, то ли в очередной раз уступила собственной гонке за водопадами. — На место, живо.
— Наша копуша пришла, — глас толпы.
Смех толпы.
Порознь же не самые глупые люди, со вкусом, с пониманием престижа и азартной гонки за первым местом. Что, это так смешно — глупая реплика о поисках вчерашнего дня? Отлови по одному, пошути — даже улыбки на губах не возникнет. Почему же сейчас смеются?
Или я ошибся? Вселенная желает мне лишь добра, а психологическое насилие под эту категорию никак не подходит. Может, быть, перепутал класс? Школу? Жизнь?
Тем временем динамики откашляли, и помещение заполнили густые, смущающие перекаты тёмного эмбиента — экспериментальная программа, призванная улучшить показатели учащихся, настроить их на нужный лад.
«На кошках бы лучше экспериментировали!» — рявкнул он — и проснулся.
Вода почти сошла, лишь у самого входа набралось немного, почти полностью перекрывая пути наружу. Той самой вонючей смерти, даже в виде лужи-прудика вызывающей опасение. Он не обратил внимания раньше, но «вода» в такой луже не выглядела прозрачной — скорее, белёсой. С целой кучей растворённой внутри пакости. Мутная, вонючая смерть.
Логика — по принципу сообщающихся сосудов уровень жидкой смерти снаружи приблизительно равнялся тому же, что и в пещере, а если верить размытым следам на спасительном сталагмите — и это не предел. Риск искупаться остаётся прежним, и скоро даже спасительная каменюка перестанет справляться. Тогда что, смерть?
Думать, думать надо. Руки саднило от напряжения. Память от нескольких часов, что он цеплялся за влажный камень, а чуть позже — от попыток расчистить хотя бы клочок обнажившейся суши. Уходящая влага оставляла на камнях жутко кусачие следы, напоминающие скорее ПАВы, работающие таким же образом.
Больно дёрнуло потянутое запястье, на миг он даже задохнулся от страха. Помнилось прекрасно всё творящееся во сне — кирпичные здания, прямые линии и углы, коллектив и коллективная травля… Но здесь это всё в прошлом, вопросы о его перемещении сюда вряд ли будут когда-нибудь закрыты, ибо спросить попросту не у кого. Людей нет. Следовательно, вместе со всеми минусами общества в никуда канули и его преимущества. Например, врачи. В радиусе нескольких километров абсолютно точно не наблюдалось ни одного травм-пункта!
«Хотя, судя по растениям и животным, правильнее было бы сказать — в радиусе ближайших нескольких световых лет».
Он тряхнул головой, избавляясь от ненужного страха, и тут же, будто в отместку, больно дёрнуло надколотый об орех зуб — нет травмы, нет врачей, а когда зуб дойдёт до кондиции…
— Надо срочно ковырять юнан на предмет медицины.