— Зови мать, приходи сам, — этот разговор продолжался, кажется, целую вечность. — Долечу — и позову, — аргументы не менялись ровно столько же. — Ты её никогда не долечишь, брат, — поморщился он. — Сколько тебе ещё объяснять: у неё хреновая наследственность, в её возрасте мы каждый будем такими же! — Но не ты. — Угу. Ну так что… — Ничего, — поморщившись, я снял рюкзак, начал выкладывать на стол новую партию жижки для кальяна, «обжираки», спиртовые таблетки. — Что-то случилось?
При всей своей раздолбаистости брат продолжал оставаться крайне чутким и деликатным существом. Даже сейчас, в неверном свете иллюзорного огня, он умудрился заметить мимолётную гримаску боли. Хотя я прятал, правда.
— Не отвлекайся. — Брат! — Ох, ну ладно, — я повернулся к нему спиной, приспустил с плеча свободную рубаху. — Натёрто-то как. И ты с таким до меня добрался? Не дёргайся, — он вскрикнул негромко, забормотал, — О хронос стамата зои, о стаматисе и зои. Стаси! Уроборос!
Плечо прижгло холодом, и неприятные ощущения от стёсанной грубым брезентом кожи тут же пропали. Цена известна — дисгармония времени, разность скоростей… Под пальцами брата вспыхнула и почернела петля-бесконечность скандинавского змея, жрущего собственный хвост…
* * *
Я проснулся и задумчиво повторил.
— Уроборос.
Это же юнан, да? Определённо! Не магия, не руны или печати. Овеществлённый механизм природы, работающий в локально огороженном пространстве. «Стаматисе и зои, стаси» — это, кажется, на одном из старых языков Земли. Остановка что-то там… Почему-то я помнил и это. Так что нет, юнан определённо могут решать глобальные проблемы, но едва ли смогут подлатать раненого бойца. И Уроборос…
Спохватившись, я ткнул на «цветочек» — гидро, пиро, гео отозвались, смолчал лишь аэро, который, похоже, мне ещё только предстоит освоить. Но вот тот, что шёл за ним, внезапно вывел петлю-бесконечность. Уробороса.
— Значит, юнан? Ну и что ты делаешь?
«Дефертилизатор», — вспомнилось словечко из сна. Что-то вроде отключения размножения, генерации жизни… Стазис? На чём бы проверить…
До пятой точки, конечно, тяжеловато тянуться, но вот по соседству с моим центром управления посылов законов природы есть пара дырочек. Из-под содранной корочки мгновенно закровило, и я в очередной раз вместо кошек экспериментировал на себе:
— Витаэ. Уроборос.
Кровь встала. Совсем. Жидкость будто превратилась в этакое вязкое желе, не желающее выливаться, двигаться или хоть как-то реагировать с законами мира.
— Выждем.
Я добыл из коробочки предпоследний плод и принялся за ужин. Спасибо от меня, понятно, «световолки» не дождутся, но уж лучше так, чем снова искать свой писчий камень, пускать кровь…
Да уж, когда один, эта идея не кажется такой уж шикарной. И для детей, играющих на руинах старой империи, это не выглядит таким уж обязательным к исполнению. Вот будь нас хотя бы двое — я и «брат» из сна… Тем более, что страшную гнилую рану эта петля держит, что уж говорить про аккуратную крохотную дырочку по всем канонам Женевской Конвенции…
Этот мир тоже мог быть однажды населён высокоразвитой цивилизацией, по той или иной причине к чёрту стёртой с лица земли катаклизмом, самоубийственной ядерной войной или рейдерами из космоса. Природа вернёт дыхание через семь сотен лет, через две тысячи развалятся бетонные перекрытия, а через миллион растительность скроет последние следы деятельности разумных. Будто не было здесь никогда, никого. Лишь немного погодя здесь появится чужак, способный тиснуть по тихой грусти наследие тех, что ушли с концами. Тиснуть и поставить себе на службу.
Может, не всё случилось внезапно — разумные по части живучести не уступают тараканам. В конце концов, «детская регенерация»… Даже ударь по планете метеорит, некогда похоронивший динозавров — и в глубине материков выживут непокорные дети. А чем они любят развлекаться во все времена? Правильно, отрывать куклам головы, разбирать игрушки — даже если те живые. Особенно, если те живые.
Поэтому мало удивительного в том, что даже перед лицом неизбежной гибели по болотам и весям прокажённой земли носятся кретины с автоматическими винтовками, силясь заловить чужую голову на линию мушки и целика.
Или вот ещё одно развлечение человека выжившего — гладиаторские бои. Высокодуховное деяние, спору нет. Кое-кого бесило там, в сытой реальности логики, законов и краудфандинга — слишком уж редки смерти на рингах и в восьмиугольнике. Даркнет это уловил и удовлетворял потребности. А в случае постапокалипсиса срыв тормозов неизбежен — он позволит раздать участникам мечи и обрезы, огородить ристалище хлипкой рабицей и скомандовать «Мочи».
А раненных обклеят Уроборосами. Плавными обводами правил, законов и ограничений, почти полностью выстроенных на гидро.
Кажется, я начал понимать, почему мог бы удалиться от высокодуховного и высокоразвитого — сюда, так далеко, как только возможно.
Юнан. Дар и проклятье. И детям с автоматами его ни в коем случае не стоит давать. Никогда. Ни за что.
Глава IV
— Уважаемые зрители! Сегодня вместо очередного выпуска нашей информационной программы позвольте предложить вашему вниманию краткую выжимку из последних дебатов о нашей солнечной проблеме. Сейчас я переключу на вторую студию.
Заставка поменялась. На экране вместо привычной уже телеведущей с бесконечной усталостью в глазах развернулись уходящие ввысь круговые ступени со столами — научный круг.
— Доброго вечера, уважаемые зрители, в эфире теле-дебаты и их бессменный ведущий Морзе — небрежно кивнул седовласый мужчина в костюме-тройке. — Сегодня мы пригласили в студию ведущих астрофизиков и задали им один простой вопрос.
Камера совершила облёт по аудитории, выхватывая из полумрака лица спокойные злые лица, в очках и без оных, обрамлённые венчиками седых волос и лишённые волос вовсе. Свет науки, гордость нации. До сей поры государство поддерживало их институты не в последнюю очередь из соображений престижа, но сейчас впервые за, наверное, сотню лет вопрос «что делать» предстояло задавать именно светилам теоретической науки.
Да, хватало проблемных направлений и спорных исследований — в конце концов, существовали изобретения Сахарова и фон Брауна, благодаря которым некогда сильная держава превратилась в конгломерат автономий. Но едва ли кому-то во время разработки микроскопа приходило в голову, что им и черепа проламывать можно — между делом, способность извратить любую, даже самую светлую и чистую мысль принадлежит вовсе не этим дядям и тётям с запредельным коэффициентом интеллекта и сумасшедшей эрудицией.
— Вчера в сети появился манифест от известной хактивистской группировки под интригующим названием «Спасение от Солнца», — сверившись с бумагами, начал ведущий. — Уважаемые светила, есть ли среди вас те, кто не успел ещё прочитать его?
— С вашего позволения, я, — с места поднялся бодрый на вид старикан в писательском свитере с кожаными заплатами на локтях. — Из Академ-городка пришлось ехать больше суток, я успел лишь сходить в душ и выспаться.
— Я вас понял Лев Денисович, — кивнул ведущий. — Кто-то ещё?
— Вы прочитайте, лишним не будет! — выкрикнула с места какая-то пожилая грымза с длинным носом. — Объясните жаргонизмы.
— Кхм, хорошо, — откашлялся ведущий. Взяв со стола распечатку, он начал хорошо поставленным голосом. — Живи, планета! Конец света отменяется! Даже если человечество вымрет к чёрту, это вовсе не конец света. Может, нам на смену придут те, кто поумнее нас. И, похоже, дело идёт к тому — одиннадцать лет, цикл вспышек на нашем светиле, плавно подходит к концу. По прогнозам астрономов, жахнет как и одиннадцать лет назад — в мае. Где-то двадцать пятого-двадцать седьмого оно плюнет в нашу сторону очередным потоком заряженных частиц. И в этот раз всё будет куда страшнее! В прошлый раз институты не знали, что делать, не знают они и сейчас. Наша группа провела проверки целого ряда учреждений, так или иначе занимающихся поиском ответов. Знаете, каких результатов они добились, используя пять процентов ваших вычислительных мощностей? Ноль. Зеро. Только идеи, одна другой безумнее!