— Чинить будете?
— Будем, конечно, — хмыкнул второй, спрятав счётчик, — но сначала…
Он многозначительно постучал согнутым указательным пальцем по комму — явно намекая на проставленную оценку. Смешно. Раньше бы почесал подушечки указательного и среднего о большой или щёлкнул бы себя по кадыку. Время идёт, а люди не меняются.
— Никаких «сначала», пока я не увижу работающую установку, — всё, ловить прорвавшееся раздражение поздно. Минус ещё два балла. Чёрт, чёрт.
— Ну как знаете, гражданочка, — ответил второй, снимая со спины рюкзак с инструментом. — А могли бы по-людски.
Первый посторонился, безбожно пачкая грязной одеждой и без того не самые чистые стены. Это тоже мыть. И всё, что после них, мыть — ни одна скотина не догадалась ополоснуть обувь в тазике со смесью.
— Работайте, — велела она и ушла в комнату.
Хотелось кого-нибудь прибить. Или наорать. Но сегодня она слишком хорошо убедилась, как ценит государство лояльных граждан, а как относится ко всем остальным.
«Может, и не стоит их всех спасать, — всплыла крамольная мысль. — Пусть выжигает солнышком».
И тут же затрясла головой, выгоняя пакостливые идейки. Нельзя. Они все тоже люди. И так же, как она, имеют право на шанс выжить. Как бы ни старались испортить впечатление о себе.
— Я не хотел бункер, — непонятно с чего ожил Глас. — Он мне не нужен.
— Что? О чём ты? Диня!
— А? — мальчик вздрогнул, и распахнутое «окошко», ведущее в какое-то помещение с лежащим на кровати явно больным, захлопнулось. — Но я…
— Диня! — девушка шатнулась ближе и, цепко схватив мальца за плечо, зашипела, — не знаю, умеют ли остальные то же самое, или это ты уникум, но нам совсем не нужна паразитная слава! Понимаешь? Мы — обычные люди! Выживаем на пособие, ничего не умеем, понял?
— Но… — он вздохнул. — Я опять что-то не то сделал?
— Пока в доме посторонние?
Жертва? Это же из-за него всё началось! Надо на него наорать! А лучше — избить! И этих уродов на кухне тоже! Залить глаза перцем и с наслаждением пинать по голове!
«Что со мной?! — с ужасом спросила себя Лера. — Я же никогда ничего такого не думала! Это не моё? Чужое? Но почему?»
Взять себя в руки.
— У нас есть секреты, — выдавило непослушное горло. — Понимаешь? Не умеют люди того, что…
А у этих двух гадов вполне могут возникнуть вопросы, о чём это мы здесь шепчемся. Так, вслух.
— Кто это был?
— Это… Не знаю.
— Не знаешь. Понятно, — что ж, подробности можно выяснить и позже. А что там Глас говорил? — Глас?
— Я тоже.
— Не, о чём ты говорил? Про бункер.
— Да. Мне требовалось кое-что другое. Но люди, к сожалению, пока не могут дать мне то, чего я хочу.
— Люди?
— Не научились пока ещё. Придётся подождать.
— В бункере.
— Именно.
Ещё один источник головной боли.
А под потолком характерно щёлкнули и закрутились вентиляторы вытяжки, с кухни засвистела система рециркуляции. Дом признал её и принял обратно.
В час ночи-то. Самое время.
Хантер
— Третий такой уже за последнюю неделю, — задумчиво жуя эрзац-пышку, сообщил патрульный. — Пёс его знает, что с людьми случилось в последнее время.
— А что случилось? — Хантеру ровным счётом никакого дела до обывателей не было никогда, но начальник нашёл дело интересным, а стало быть, засел здесь плотно и надолго. — Никогда такого не было?
— Дык в том и дело. Смотри, кровь запеклась как шоколадная глазурь. Красиво!
— Да, да. Так что там с…
— Да ничего, — патрульный, хоть и из нормалов, определённо мог похвастаться крепостью нервов — они у него были покрепче, чем у неженок из департамента. Во всяком случае, здесь лишь он и его напарник ели и пили кофе над обезображенными трупами без вести пропавших. — За неделю третья пропажа. Просто выходит человек из дома — и с концами.
— Что дорожная служба?
— Да дармоеды они, — доев завтрак, патрульный поискал глазами и, не найдя ничего другого, вытер липкие пальцы о форму. — В голос кричат, что пропавшие попадают в мёртвую зону их систем наблюдения. Гнать их поганой метлой надо. Ну а вы…
— А?
— Сударь, вы, конечно, в годах и старательно тормозите, но меня не обманешь. Я повадки министерской братии хорошо знаю! Нетерпимы к трате своего и чужого времени, не терпите дураков. Даже не «плывёте», хотя по походке видно, что вам привычнее двигаться совсем иначе. Послушайте, я вам вот что скажу: даже дикие, штурмующие Каллила и Канау, редко берут с собой что-то кроме травматического боеприпаса — чисто попугать зверьё. А тут кто-то со знанием дела поработал.
— Канау? — не понял Хантер. — Мыза же фонит как реактор.
— Тем не менее, они туда рвутся, идиоты. Но мирные идиоты. В людей не стреляют. Помните, урочище раскопали аккурат за полгода до войны? Там идол Марены, а она сучка ревнивая, дикие боятся её гнева.
Хантер вежливо покивал — нормал продолжал говорить что-то ещё, но самое интересное он уже донёс: дикие действительно не любили убивать. Нет, при необходимости каждый из них мог похвастать хотя бы вшивым СР-1 из запасников в области — но всё это скорее дань традиции. Мол, идёшь на больные земли — возьми с собой фляжку, таблетки от радиации и какое-никакое, а пуляло. Действительно, в ход его пускали за всё время соседства… Да раз пять в лучшем случае, и последний — когда таинственно исчез неофит министерства, а две «тройки» простились с жизнью. А тут…
— Выглядят как жертвы мясника, — с непонятной весёлостью сообщил Юр Сёмыч, подкравшись сзади. — Работали ножом, предварительно выведя из строя — даже потенциально — точки наблюдения. Но дикие идут на сотрудничество. Работал Алтай — безобидный дурачок из Луги. Он всегда таскал с собой самодельный кукри, и…
— Но почему?! — не выдержал Хантер. — Дикость какая-то…
— У наших друзей та же петрушка, — хмыкнул шеф. — Только у них сталкеры чернокожие, прикинь. И так же режут беспечных. Необоснованная ярость, Хантер. Уже понятно, откуда и почему оно.
— Что?
— Привет от будущего конца света, дружище. Люди начинают ненавидеть друг друга, ибо близок закат. А ночью всегда водятся призраки. К слову, о призраках — твоего внимания настойчиво домогается министр. Ты бы сходил к нему в гости, а?
* * *
Технократия не одобряет религию, это факт. Власти экспертов и достойнейших противна сама мысль, что может существовать нечто непознаваемое, превосходящее не то что нас, а и всё, что мы могли увидеть, изучить, понять. Только вот человеку нужно верить. Это как потребность в любви — свободное сердце ищет инвестора.
Свободное сердце…
— Хотя, конечно, это не технократия и близко, — пробормотал Хантер, задумчиво изучая стену с распечатками. Где-то здесь висел пяток и его фотографий. — Унио, прото-унио в лучшем случае, но мы стараемся.
Мыза действительно фонила. Жутко, адски, настолько, что нормалы не совались сюда даже в тяжёлых просвинцованных полимер-скорлупах, накачавшись йодидом по самые брови. Место для больных диких, дураков-фанатиков и, конечно, «чистовиков» — «чистовиков», по мнению общественности, ибо последним всё нипочём.
Кому и зачем придумалось основать здесь храм — сейчас и не вспомнишь уже. Но самое смешное в том, кого здесь можно было встретить. Самых разных людей, самых…
— Зря ты так, — мягко усмехнулись рядом, — мы, может, и не идеальны, но стараемся.
— Привет, Ка, — не поворачиваясь, поморщился Хантер. — Говорят, ты хотел меня видеть.
— У нас так удачно прихлопнуло дармоедов, что разум действительно побеждает. Во всяком случае, не верю я в Розу на территории общеамериканских штатов. А ты?
— Жить захочешь, — туманно ответил Хантер. Остался последний ряд снимков, а он до сих пор не нашёл…
— Тебя, наверное, интересует, почему америкосы приняли правила игры, даже одобрили нашего Спасителя?
— Не совсем. Их дело. Не моё.
— И всё же. Мы нужны друг другу. Чтобы ты понимал: в моей квартире два замка, и только верхний можно открыть ключом снаружи. Поэтому я до поры всегда запирался изнутри только на нижний — мало ли… Чтобы никто внутрь не попал.