– Садитесь. Вам чаю или кофе?
Я не помню, что я именно попросила, но все было ужасно вкусно, и еще я ела плюшки, собственноручно испеченные Тамарой – тающие во рту, с румяной корочкой. Я потом все время держала эту чудо-Тамару в голове, и, когда у меня образовалась собственная фирма, позвонила ей, предложила перейти ко мне и ждала ее ответа, затаив дыхание. Она согласилась – оказалось, что она практически безработная, их всех отправили в неоплачиваемый отпуск, а потом – полнейшая неизвестность. Так что она с радостью ухватилась за мое предложение, и я подумала, что с такой боевой дамой наши дела пойдут в гору. И я не ошиблась.
– До Никиты не могу дозвониться. Марк злой как черт. Послал меня, – радостно сообщил Гриша, словно это оказалось чем-то вроде турпутевки на Бали или билетом на презентацию нового голливудского блокбастера.
– Что значит «послал»? Ты ему сказал, что это – приказ?
– Да. Но Марк на меня рявкнул и повесил трубку…
– Я с ним сама поговорю. А что с Ульяной?
– Ульяна… – Гриша растерялся и отвернулся.
– Я… не могу… Ульяне… она… ну ты понимаешь, – воскликнул он с отчаянием в голосе. – Там папа.
– Ты же не папе звонишь! Ульяна, насколько я знаю, живет отдельно от папы. У нее собственная квартира.
– Да… но… – забормотал Гриша. – Я вообще не знаю, как с ней разговаривать, – шепотом заключил он.
Ульяна Радова, умница, красавица, выпускница Йеля, дочка крутого бизнесмена, была в нашей конторе звездой по имени Солнце. Ульяну порекомендовал мне мой непосредственный босс, Дмитрий Васильев, главный акционер нашего рекламного агентства, делец с туманным прошлым, а в настоящем – уже вполне безупречный бизнесмен. Мы как-то раз сидели с ним в ресторане за бизнес-ланчем и обсуждали текущие дела, и вдруг он сказал:
– Я направляю к вам нового сотрудника. Ульяну Радову.
– Она дочь того самого Радова или просто однофамилица?
– Того самого, – подтвердил Васильев.
– А она сможет работать?
– Она хочет работать, – уточнил Васильев, – и это… не обсуждается. Это – моя личная просьба. Или приказ, как главного акционера, – напомнил он.
– Понимаю… – Я постучала пальцем по столу.
– Еще вопросы есть? – Васильев произнес это таким тоном, что мне стало ясно: аудиенция окончена.
– Нет, – сказала я, вставая. – Вопросов больше нет.
Появление Ульяны в нашем коллективе походило на явление цунами, мы не знали, как себя с ней вести и что говорить. Когда чей-то папа – олигарх, депутат, запросто входит в кабинеты министров, имеет дом на Рублевке и шато в Швейцарии, а его дочь проводит свободное время, летая из Лондона в Париж и Мюнхен, очень трудно воспринимать такого человека равным себе.
– А как к ней обращаться? На «вы» и по имени-отчеству? – спросил Марк, когда я объявила своим сотрудникам, что к нам приходит дочь самого Радова.
– Смотря по обстановке, – туманно ответила я.
Ульяна оказалась милой, способной девушкой, она никак не выпячивала свое богатство и статус. На второй день работы заменила свои кольца и красивые серьги от Шопард скромным колечком из белого золота и сережками с маленькими бриллиантами.
Она старалась, искренне и безотказно. Она выполняла все мои указания, послушно и добросовестно выполняла свою работу, и я должна была признать, что сотрудник она неплохой. Ульяна никому не мозолила глаза, никого не раздражала и всеми силами стремилась влиться в наш коллектив.
Коллектив ее принимал – до известного предела. Несмотря на все свои усилия, Ульяна до конца так и не стала «своей».
– Ладно. Давай трубку, я позвоню и твоей Ульяне, и Марку.
– Она не «моя», – быстро вставил Гриша.
– Тогда тем более. Непонятно, почему ты так трусишь?
– Классовое сознание.
Прожил бо́льшую часть жизни в СССР, а сознание поменял, как деловой блокнот? Начал трепетать перед большими бабками?
Я набрала номер Ульяны и услышала в трубке нежную мелодию. Что-то из Шопена.
– Да, – голос Ульяны был тихим, приглушенным.
Может быть, у нее свидание? Перед выходными. Она и ее поклонник сидят на низком диване и слушают классическую музыку. В квартире царит полумрак. На низком столике стоят розы – на трогательно тонких ножках, благородного чайного оттенка – и два бокала вина, густо-красного, в полумраке почти черного… Они сидят, держаясь за руки, или целуются, и тут – я со своим звонком.