Стали звать милицию.
— Не надо! — твёрдо сказал Бестин. — Бог ему судья…
— Ты добрый… — прощаясь, шептала Зина.
Проводив её, Бестин разыскал бомжа. Тот горбился возле буфета, прислонившись к мусорному баку, грыз сморщенное яблоко. По его ленивому, красному лицу ползла муха.
«Нет, — подумал Бестин, — скука не от комфорта…»
Он сел за столик и жестом пригласил бомжа. Тот, не спеша, выбросил через плечо огрызок. Бестин заказал водки, доставая кошелёк, взлохматил купюры.
— Давно здесь крутишься?
— Др-у-гой год… — бомж высморкался, зажав нос пальцами. И вдруг заголосил: — Эх, жизнь-ж-е-стянка…
Юродство шло ему, как лай собаке.
«А он сметливый…» — подумал Бестин, пристально глядя в бегающие глаза.
От бомжа несло, и Бестин, наполнив стакан, подтолкнул его мизинцем на край стола.
— И не стыдно? — вернулся он к происшествию.
Бомж закусил водку хлебом, смахнул крошки в карман.
Барабаня пальцами по столу, Бестин притворно нахмурился, заговорил о законе. Бомж согласно кивал, косясь на недопитую бутылку.
— Да разве можно так с людьми? — подвёл черту Бестин.
— А они что мне — р-о-дные? — захмелев, оскалился бродяга. — Человек человеку б-у-рундук!
Щёлкнув невидимым замком, половинки сомкнулись.
И Бестин решился:
— Можно по-лёгкому денег срубить…
— А что, — выслушав, усмехнулся Шамов, — будем, как р-ы-жики в сметане…
С Рябухиным вышла загвоздка, но потом всё наладилось.
В их планы входил шантаж тех, кого жестоко разыграли. «Мы открываем им глаза на себя, — философствовал Бестин, — а это дорого стоит…» Они думали вымогать деньги, но узнавать адреса «убийц» было трудно, и с этим решили повременить. Пока их забавляло действие.
Особенно веселился Шамов. Он мстил за изломанную судьбу, как туберкулёзный, мажущий своей мокротой дверные ручки.
«Я ц-а-рь. Я ч-е-рвь. Я Б-о-г…» — бубнил он, возвращаясь на дачу, и во всех его движениях сквозило угрюмое самодовольство.
Но когда кончились деньги, стал настаивать, чтобы Бестин прижал Рябухина.
Моросил дождь, в сизых сумерках кривились фонари.
— Долго ум-и-рать нев-е-жливо… — густо прохрипел Шамов. Он вынырнул из подворотни и, поравнявшись с Рябухиным, схватился за живот. Рябухин вздрогнул и нелепо заморгал, как тогда ночью.
Накануне он видел сон. Будто пошёл в театр, и актёр, представлявший зарезанного, вдруг встал у его кресла с торчащим из груди ножом: «Ты зачем убил меня?»
И Рябухин, мгновенно проснувшись, похолодел, натягивая на голову одеяло. А теперь это случалось наяву. Вон мимо скользит воскресший бомж и, тыча пальцем, бормочет:
«У-бийца, у-бийца!..»
Всё это время Рябухин жестоко мучился, не мог поверить, что он, добропорядочный гражданин, за всю жизнь не обидевший и мухи, так легко совершил убийство.
«Я не успел подумать, — заговаривал он себя, — всё произошло слишком быстро!» Раз за разом прокручивая случившееся, Рябухин ломал голову, что оно могло значить, пока не решил, что его руками свели счёты: заставив убить, переложили часть вины. Однако у него что-то не складывалось.
А ночью, после нелепой выходки бомжа, Рябухин понял, что именно. Его озарило сразу, как только он открыл дверь. На пороге стоял молодой человек в расстёгнутой куртке. Рябухин в ужасе попятился, а парень, хватая липкие перила, едва не скатился по лестнице. Мир тесен, Бестин узнал в Рябухине одного из сослуживцев отца, вечно толпившихся у Ангелины Францевны. А по тому, как тот впился в него глазами, понял, что и Рябухин узнал его.
«Вот тебе и сл-у-чай, — мямлил на даче Шамов. — Нет, что ни г-о-вори, над всякой ар-и-фметикой есть своя алгебра…
»
Но Шамов хоть и намекал на вмешательство небес, в Бога не верил. Раз он проводил зиму в монастырском приюте, за харчи чистил скотный двор, таскал вёдра из выгребной ямы.
«Мир без Бога — сиротский дом, — хрустя суставами, проповедовал вечерами молодой священник. Он быстро воодушевлялся, глядя поверх голов, принимал шевелившиеся губы за молитву. — Бог, как отец, один, и другого не бывает…»
«Бог, как отец, один, — зубоскалил про себя Шамов, — но отец у к-а-ждого — свой…»
А весной ушёл побираться и воровать.
Свой опыт однажды ставили на женщине. Руку ей оттягивала сумка, и она не выпустила её, когда Бестин совал ей пугач. Она взяла его за дуло, растерянно хлопая ресницами, и веснушки на её лице прыгали, как чёртики на пружинках. Бестин кивнул подбородком в сторону бомжа. Жест был красноречив, но женщина только испуганно переминалась. Бестин состроил страшную гримасу.