— Опасно быть лучше мира, — косится жена на темнеющее в углу Распятие. — Один уже попробовал…
— Мир, как колесо, движется серединой, — прихлёбывают из блюдца гости, — а тех, кто лезет вперёд — давит…
— Зато в Колпашево всё по-другому, — закусив губу, начинает тогда Мартын. И обводит вокруг рукой: — Там всего этого нет…
Гости смущенно смолкают, а покрасневшая жена сильнее звякает ложкой.
Но Мартын гнёт своё:
— Я туда часто наведываюсь, в последний раз меня даже оставляли…
— Ну и что же ты? — кашляет кто-то в кулак.
— Не могу же я всё бросить…
Жена вздыхает, она знает, что муж врёт, но уличать его стесняется. Переглянувшись, гости берутся за шляпы, жена их не удерживает, провожая до выщербленных ступенек.
«Стыдно, Мартын…» — говорит она, вернувшись, и он видит, как накопленная усталость стекает по её морщинам.
Боевой офицер Афанасий Кудлат так и не нашёлся.
Мартын разместил о нём крохотную заметку, совсем не похожую на ту, что писал в поезде.
— А может, от бабы сбежал? — просматривая её, хохотнул главный редактор.
Вокруг засмеялись. Нацепил улыбку и Мартын, но в глубине ему хотелось влепить пощёчину. Он стал смотреть по сторонам. «Выбор есть всегда!» — наткнулся он на плакат над редакторским креслом. «Ерунда, — подумалось ему, — выбора никогда нет…»
Первым делом Мартын теперь косится собеседнику на руку. И обычно находит то, что ищет, под ремешком с дорогими часами или золотым браслетом. Это татуировка:
«Счастье = здоровье + короткий ум!», которая наколота симпатическими чернилами, проступающими под его взглядом. Толкаясь в коридорах, он часто слышит также, что мимикрия заложена в самой природе, что всё живое стремится дышать как можно дольше.
«Дарвинизм, — прикрыв глаза, мурлычет редактор. — Против науки не попрёшь…»
«Хорошо, что все умрут», — шепчет тогда Мартын.
А с некоторых пор его окружили говорящие вещи. «Пошлость!
» — не выдерживал телевизор. «Глупость!» — стонали газеты. Пытаясь отгородиться, Мартын затыкал уши, обнимая себя руками крест-накрест, но вещи пробивали его тишину.
Тогда он вглядывался в себя.
Но видел там пустоту.
И всё чаще путал услышанное.
Раз он снял трубку.
«Мой-то совсем спятил, — жаловалась подруге жена. — С ним даже выйти стыдно… Будешь вечером у Пузацких?
»
А Мартыну слышалось: «Говорят, Джордано Бруно на костре сожгли, а я трусики новые купила…»
И он швырнул трубку, как змею.
Капитан Афанасий Кудлат стиснул зубы. Бой обещал быть жарким. Прячась за скалами, боевики перекрикивались на своём гортанном языке, вяло постреливая. «Усыпляют », — скривился капитан, крепче сжав автомат. Вчера их окружили, и сегодня он остался один — истекать кровью за валуном. Перед ним валялись мёртвые — не меньше десятка, — и плен ему не грозил. Чтобы не видеть ненавистные горы, Афанасий на мгновенье прикрыл вспотевшие глаза и вдруг вспомнил ту ночь, когда узнал о смерти Сергея.
«Вот и я прибыл на станцию назначения», — подумал он и не заметил, как умер. Короткая очередь прошила его, оставив на спине бурые пятна. В последнее мгновенье он перевернулся и теперь смотрел широко открытыми глазами в голубое бездонное небо.
«Сдох, собака!» — пнул обмякшее тело бородатый горец.
«Прекрасная смерть!» — послышалось Мартыну.
Погода была скверная. Глядя под ноги, Мартын шёл по мокрому тротуару и вспоминал, как давным-давно, когда его за руку водили в школу и стригли под горшок, оставался один. Родители задерживались, и, ожидая их у окна под самой крышей, он рассматривал прохожих. В тот день моросил дождь, улица была пустынной, и только одинокая фигура в длинном, до пят, плаще, не разбирая луж, медленно брела под фонарями. Тогда, ребёнком, Мартыну на мгновенье показалось, что он видит своё будущее, что это он сам мокнет под свинцовым небом, подняв воротник и уткнув нос в шерстяное кашне. Вспомнив тот день, Листоног поднял глаза, уже зная, что увидит в окне под самой крышей.
Прижавшись лбом к стеклу, там стоял стриженный под горшок мальчик.
Ускорив шаг, Мартын поднялся через ступеньку по выщербленной лестнице. Он вдруг понял, что и все только прикидываются счастливыми, делая вид, что бесконечно довольны жизнью, а в глубине мечтают о Колпашево.
«Но всем места не хватит!» — испугался Мартын. «А разве ты не уступишь?» — покосились на него соседи. Ему сделалось неловко. «Нашёл, тоже, раёк…» — надулся Кудыкин. «И очень надо…» — отмахнулся Нудыкин. Гремя ключами, Мартын топтался перед дверью, слушая эхо на пустой лестничной клетке, и не мог понять, вышел ли он из квартиры или только что пришёл. Он чувствовал себя глубоко больным, разбитым, как старый, списанный в утиль паровоз, но верил, что стоит добраться до своей станции, как сразу поправится.