Когда гроб стали заколачивать, Бестин отвернулся.
Рябухин действительно признал в Бестине сына Ангелины Францевны, которую он навещал после смерти Берсения. Он долго колебался, прежде чем донести. Его смущала и собственная трусость, и неизбежное, когда откроется дело, унижение. Но всё же он явился в кабинет следователя Павла Прокопьевича Смыкалова, и в тот же кабинет через день вызвали Бестина.
Пропеллер разгонял сизый дым, плывший от дешёвых папирос следователя.
— Слышали, в городе убийства прокатились… — начал он издалека. — Проверяем вот всех…
— Меня подозревают?
Следователь замахал руками.
— Ну что вы, как можно! Я ведь уже двадцать лет как служу, участковым начинал, я и батюшку вашего застал…
Хотите чаю? — Бестин отказался. — А я выпью.
Чай размышлять помогает… — Павел Прокопьевич достал из-за папок распечатанную пачку, не спеша, всыпал в стакан.
— Боже упаси вас обидеть! Но, согласитесь, вы уже год как университет бросили, нигде не работаете… — Он мелко помешивал в стакане. — А теперь вот и связи странные завели… И чем вы только занимаетесь?
— А я обязан отчитываться? У вас, верно, и так осведомителей хватает…
— Хватает, хватает! Этого добра, как грязи… — Павел Прокопьевич глубоко вздохнул. — А как я дружка вашего нового притащу в отделение, да допрошу с пристрастием?
— Прекратите ёрничать! — огрызнулся Бестин. — Не стройте из себя Порфирия Петровича!
— Да уж, да уж!.. — закудахтал следователь. — Куда уж нам! Так ведь и вы не Раскольников… Однако же на людской подлости промышлять вздумали…
Бестин вздрогнул и как-то сразу осунулся.
— Откуда вы знаете? — прошептал он, побледнев. — Это он вам сказал?
— Кто? — подхватил Павел Прокопьевич, разливая в блюдце дымившийся чай. — Ну же, голубчик, выкладывайте…
Но Бестин уже оправился.
— Нечего выкладывать! И хватит меня ловить, всё равно не поймаете…
— Фу ты, какие мы важные! — напустил обиду следователь.
— Претензий много, а сами наследство отцовское проматываем…
— Завидуете?
— Тоже скажете! Только я в университете навёл справочки — вы ещё тот умник! И про меня, верно, думаете — мент тупой!.. Только напрасно, мы своё дело знаем туго. Рано или поздно, дойдём. Как бы не опоздать…
— Да как вы смеете! — взорвался Бестин, стискивая пальцы. — Хотите на меня убийства повесить? Признания добиваетесь? А в чём? К Рябухину заходил? И что? Дверью ошибся…
— Стоп! — перебил следователь. — А чего вы про Рябухина вдруг речь завели? Я ведь, кажется, его не упоминал…
— Так элементарно! У меня с ним давняя антипатия, ещё со смерти отца, вот он вам, видно, и наплёл с три короба…
— Ну, хорошо… Только зачем безвинному так волноваться?
Может, всё-таки выпьете чаю? А приятель ваш, тот, кого на дачу к себе поселили, ведь он забулдыга… И пьёт.
Какая вам компания?
Павел Прокопьевич пристально уставился на собеседника.
— Ну, это моё дело! — вскинулся Бестин.
— Это конечно, только разве он вам ровня? И верно, мать недовольна…
Следователь осёкся.
— Умерла она… — эхом отозвался Бестин.
— Ой, и не знал! — притворно смутился Павел Прокопьевич.
Бестину стало противно.
— Я ухожу! — твёрдо сказал он, поднимаясь к вешалке и втискиваясь в пальто.
— А я вас и не держу! Только смотрите, бросьте вашу затею… — Павел Прокопьевич говорил, как строгий отец. — Я знаю, вы по-своему честный. Думаете, вам деньги нужны? Так нет же. Вы их презираете. Вы только говорите, что за наживой бегаете. Вам гордыню свою потешить. Мол, не такой я, как все, выше! Только поверьте старику, плохо кончите… Не первый чёрта за усы дёргаете!..
— Не мелите чепухи, — бросил в дверях Бестин.
Следователь быстро подошёл к нему вплотную.
— А что, сообщник-то уже теребит? — подмигнул он. — Ведь он попроще, философией сыт не будет, ему деньжат подавай…
Бестин сухо откланялся.
«Как бы не накаркал…» — подумал он.
Шамов был бродягой по призванию. В последние годы он тёрся среди хохлов и поднабрался их выражений. Наглея, он выпячивал челюсть и, делая ударение на первом слоге, цедил: «Шо. вы гово.рите?»
В этом опустившемся, сизом от водки человеке было трудно заподозрить сельского учителя. Вспоминая брошенную жену, «разнесчастную бабу, жившую с горьким пропойцей», рассказывая про разлучницу-тёщу и маленьких, вечно плачущих детей, он горячился и жаловался на судьбу.
Но потом разводил руками: «Об-ы-чная история…»
Павел Прокопьевич исполнил свою угрозу, вызвав Шамова.
Но ничего не добился. На допросе тот прикидывался слабоумным и всё время переспрашивал: «Вы шо..