светить, а просто, потому что оно светит, и в этом заключается вся тайна, и она же – вся
радость бытия.
Разве я говорю себе – я должен попить чаю? Я пью чай, просто потому, что я хочу
пить чай.
Разве я говорю – я должен любить свою жену? Я просто люблю ее.
Разве я должен любить Бога? Нет. Я просто хочу любить Бога.
Я хочу то, что я люблю, и я люблю то, что я хочу, и у меня уже все это есть. У меня
есть моя любовь и у меня есть моя радость. И если у меня никто не может это отнять,
то это истинно мое.
Если никто ничего мне не должен, то я, самым естественным образом, снимаю все
свои претензии с кого бы то ни было по поводу того, что кто-то, дескать, меня недо-
любил, недо-носил, недо-дал мне – они и не обязаны были всего этого делать. И если
они что-то делали, то только потому что они хотели это делать.
Я живу сам и жить даю другим. Нет претензий – нет и проблем.
Я снимаю с себя чувство ложной ответственности за других, равно как и
отказываюсь от того, чтобы кто-то нес ответственность за меня.
А что касается моего долга, то у меня есть лишь один священный долг – исполнить
свое предназначение, реализовать свой дар, ради чего я и обрел свое существование".
12. ПЕЧАЛЬ
Мы подсознательно воспринимаем жизнь не как серию ситуаций, но как сумму
переживаний, которые соотносим с некими ситуациями.
Это значит, что наше корневое существование ориентировано, прежде всего, на то,
чтобы испытать, пережить определенное чувство, ради чего, собственно, и
совершаются различные поступки. И в этом случае, если ситуация и интенсивность ее
переживания-проживания совпадают, рождается событие.
27
Событие, в отличие от ситуации, никогда не бывает внешним. Оно предстает как,
своего рода, значимый символ, подтверждающий, что мы живы. Именно из событий, а
не из ситуаций слагается история нашей души.
Мы решаемся на какой-то поступок – ради того, чтобы испытать определенное
переживание, сформировать и закрепить опыт этого переживания. Таково требование
нашего внутреннего, глубинного побуждения, и оно настойчивым императивом
пронизывает сквозной нитью ось нашего бытия.
Мы, например, ошибаемся, когда думаем, будто хотим денег – мы, в
действительности, хотим пережить нечто такое, что способно быть соотнесенным в
нашем сознании с темой денег – чувство свободы, независимости, власти,
возможностей, превосходства, спокойствия, возможностей и т.д. – в зависимости от
мотиваций обладателя.
Очевидность такова, что ядерный, побудительный импульс человеческого существа
– внутренне ориентированный, то есть устремленный не на объект, а на желание быть в
переживании.
Но вся стратегия нашего воспитания постепенно перепрограммирует нас таким
образом, что мы начинаем видеть в средствах цель, забывая о том, к чему
действительно стремимся, подавляя свои нативные (естественные) влечения. И, в
конечном итоге, мы уже не можем сами себе разъяснить, зачем нам, на самом деле,
нужно то, чего мы так упорно добиваемся, тогда в душе возникает раскол между
желаемым и получаемым, и такое расщепление переживается как печаль.
В психоаналитическом толковании печаль рассматривается как реакция на утрату.
Мы сначала срастаемся, складываемся с тем, что нам дорого и близко. Мы поглощаем
это, вводя его внутрь себя, делаем его своей частью, идентифицируемся с ним
настолько, что перестаем замечать границу между "мною" и "не мною". Под тем, что
мы здесь определяем словом это, можно подразумевать любой значимый для нас
объект, будь то вещь, животное или человек…
Почему мать может пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти своего
ребенка? Именно потому, что она считает его своим, то есть усвоенным настолько, что
она бессознательно начинает воспринимать его как собственную часть себя. И в
реальности, в силу подобного отождествления, мать, строго говоря, жертвует собой, не
чтобы спасти другого человека, а чтобы спастись самой. Звучит парадоксально, но
таков факт.
Отчего рьяный автолюбитель способен возненавидеть пешехода или другого
водителя, представляющего угрозу его "четырехколесному другу"? Оттого, что он уже
перестает видеть разницу между собой и транспортным средством, которым