значения. Реки тоже переселяются. Они несут сами себя, поддерживая свои воды, как
мать – младенца. Так и судьба несет сама себя, и мы – ее воды.
Судьба повторяется, как пейзаж за окном, как образы мира, пляшущие в радужках.
Судьба – это и есть повторение. Сплетение, переплетение, пересечение и
возобновление того, что "уже было". Поэтому судьба – память.
Без памяти нет узнавания. Без узнавания нет познания. Мы живем и выживаем,
потому что узнаем и припоминаем.
Когда я выезжаю на перекресток, я помню – надо посмотреть на светофор. Но мне
необходимо его узнать среди десятков других объектов. Затем – мгновенно вспомнить,
какой цвет, какому действию соответствует. Потом узнать этот цвет. Ничего нового в
светофоре нет. Он, конечно, не тот же, что вчера, но он – такой же, как вчера. Этого
достаточно для узнавания.
Галактический светофор для меня, землянина – пейзажи.
Пейзаж – понятие универсальное, и оно касается не только начертаний и цветовых
орнаментов природы. Пейзажи бывают, бывают и есть: наши внутренние – пейзажи
чувств и переживаний, и состояний. А также в наших отношениях присутствует вся
начертательная геометрия вкупе со всем спектральным многоцветием высказанного и
неизреченного. Фигуры судьбы – это также: эллипсы, параболы, синусоиды,
пересекающиеся параллели устремлений, параллельные вертикали веры,
перемежающиеся многоточия… только точек здесь нет…
Смысл судьбы заключается в том, что не мы совершаем действия, а действия
совершают нас.
Смысл судьбы заключается в стереометрии воспроизведений.
Он заключается на воспроизведении прадействия – того, что уже некогда было и
когда-то совершалось. В таком самозамыкании кто-то может увидеть унылую
монотонность стереотипных шаблонов порождаемой безысходности. Но это не так.
Во-первых, нигде нет ни входов, ни выходов вообще – чтобы мыслить о
безысходности. Входов и выходов нет, но есть только переходы.
Во-вторых: там, где есть ход, не может быть безысходности. Потому что сам по
себе ход отрицает любую безысходность. И среди Священных Писаний есть Книга
Исхода, но нет Книги Безысходности.
34
Стало быть, повторение – это не прилипание к пройденному, а его подъем –
возобновление. Если и дальше продолжать оперировать антитезами, то – нового нет,
есть возобновление, или: новое – это возобновление.
Если я предыдущим днем ехал отрезком пути А – В, то сегодня, повторяя эту
дорогу А – В, я не отбрасываюсь во вчера, но это самое вчера перебрасываю в сегодня
– совершая действие, называемое возобновлением.
Не надо забывать старое. Не узнаваемое старое, не узнается как новое. Новое – это
не хорошо забытое старое. Новое – это хорошо помнящееся старое. Тот, кто хочет уйти
от старого, от памяти, от повторения – тот стремится выкинуть свою судьбу. Все равно,
у него ничего не получится, кроме смятений и метаний, от которых становишься
похожим на сморщенную, измятую простыню.
Я снова вижу лиловое небо, загустевшее в ущельях между соснами.
Я хочу превращаться и дальше.
Жизнь – это волшебная сказка.
7. ЖИЗНЬ – ЭТО ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА
Владимир Пропп, наследственный немец, посвятивший жизнь исследованию
русского фольклора, предложил рассматривать волшебную сказку как композицию,
построенную из повторяющихся блоков определенного рода сказочного алфавита. Он
представлял себе сказку как структурное единство композиции и сюжета.
Но ведь то, что называется жизнью, также представляет собой структурное
единство композиции и сюжета. Отсюда напрашивается определение:
Жизнь – это волшебная сказка, построенная из повторяющихся блоков
определенного рода сказочного алфавита.
Корень слова "сказка" – сказ – направляет к явлению Слова, которое, представая в
более широком контексте, раскрывается как: слова, книга, повесть, предание, миф,
знаки, указания, символы, знамения, притчи, писания, письма, письмена, послания,
сообщения…
Жизнь пишется. Жизнь складывается – сказывается. Жизнь раскладывается как
фразы рассказа на распростертых листах пространства и времени. Жизнь
повествовательна и исповедальна.
И каждое утро, когда я открываю глаза – я открываю книгу. Моргая –