его к этой каторге, снова тащить свою тяжесть на вершину горы.
Это – единственная история, которая совершенна. Не зависимо от того, смертен
Сизиф или бессмертен.
Допустим, Сизиф бессмертен. В таком случае данная история никогда не
заканчивается. Она становится самодостаточной и не имеющей никаких вариантов,
способных видоизменить заданный сценарий.
Но и в том случае, если Сизиф смертен, история также остается совершенной. По
той же причине – по причине ее абсолютной самодостаточности. Финал, равно как и
фабула, в ней предрешены и обжалованию не подлежат.
С тех пор имя Сизифа стало идиомой. Когда хотят подчеркнуть напрасность чьих-
то усилий, говорят – сизифов труд.
Я скажу, вслед за Альбером Камю, что любой труд – сизифов. Смерть обесценивает
любой труд.
48
А сизифова история – это история обо всех нас. О людях.
Разница лишь в том, что Камю говорил об этом с печалью и едкой горечью. Я
говорю радостно. И радость имеет реальные основания. Сотни тренингов и тысячи
консультаций предоставили мне возможность обнаружить, как радуются люди, когда
постигают простые, очевидные и совсем не суровые факты:
А) Жизнь бессмысленна
Б) Наша жизнь – сизифова история.
Такой момент осознания надо не просто констатировать. Его необходимо пережить.
Тогда с этой точки начинается непрекращающийся праздник. "Праздник, который
всегда с тобой". – Говорил Хемингуэй с подачи Гертруды Стайн. Он имел в виду
Париж. И он застрелился. Классик спутал понятия. Qui pro quo. Париж, как и любой
другой город, не может быть праздником. Праздники внутри, а не снаружи.
Альбер Камю умер рано. От туберкулеза. Что, практически, равносильно
самоубийству. Он не принял своего открытия о бессмысленности жизни. Он не принял
жизни. Он продолжал цепляться за иллюзию смысла. И зачах от чахотки. Либо смысл,
либо жизнь.
Мы подошли к тому, что есть совершенная история.
Это история о Сизифе.
Все остальные темы, сюжеты, сценарии – лишь вариации и оранжировки. Они
лишь создают кажущееся разнообразие и многообразие жизни, этакое буйство бытия.
Наподобие детского калейдоскопа.
Но, прежде всего, калейдоскоп – это труба и пара десятков разноцветных
стеклышек. И, чтобы увидеть узоры, необходимо глазом приникнуть к этой трубе.
Мы смотрим на жизнь и видим мелькающие комбинации ее узоров. Стало быть,
мы – все равно что – в трубе. Поэтому мы не властны что-либо изменить и не
контролируем ход событий.
Реплика. Да, ребенок приникает глазом к трубе, но ведь труба находится у него в
руках. И он сам ее крутит. В какой-то момент он вообще может отложить ее в сторону.
Иными словами, ребенок распоряжается трубой, а не наоборот.
Ответ. Ну, последнее заявление о том, будто ребенок распоряжается трубой, а не
труба ребенком – несколько натянуто. Не бывает односторонних влияний. Есть взаимо-
влияния. Ребенок воздействует на трубу. Труба воздействует на ребенка. Назовем это
как – их Совместное.
Совместное не значит – постоянное. Оно может быть сиюминутным, преходящим.
Совместное не значит – неизменное. Оно может быть непрерывно меняющимся.
Совместное – не то, что находится в одном месте. Но это то, что соединено в одном
месте.
Поэтому Совместное – всегда уместное.
Если соотнести данное понятие с плоскостью психологической терминологии, то
мы обнаружим данное каждым автором свое определение:
Юнг – коллективное бессознательное.
Морено – семейное и групповое со-бессознательное и со-сознательное.
Фромм – социальное бессознательное.
Фулкс – социальное и межличностное бессознательное.
Зинкин – разделенное бессознательное.
Кернберг – культурное бессознательное.
Шелдрейк – морфогенетическое поле.
49
Все указанные авторы, кроме биолога Руперта Шелдрейка, включили в свои
терминологические конструкции слово, введенное в активный лексикон Фрейдом –
бессознательное.
Под бессознательным Фрейд мыслил иррациональную мощную силу, не
доступную непосредственному восприятию разума и управляющую нашими
поступками. В определенной мере бессознательное – это бесы, обитающие в темной
гуще нашего сознания. Они заряжены агрессивной, разрушительной энергией. Они
искушают, совращают, заставляют совершать нас поступки, в которых мы потом
раскаиваемся или за которые расплачиваемся. Фрейд мыслил теологически, будучи